– И на могиле лежали цветы?
– Да.
– Ну и что из этого? Какое это сейчас имеет значение? Он
умер так давно, что я его почти и не помню! Ну мало ли кто может ходить к нему
на могилу? Он же на тебе не девственником женился, он был уже вдовец! –
почти кричала она, а в глазах появились слезы. – Может, это его первая
любовь? Может... да мало ли...
– А ты чего орешь?
– Хочу и ору! Потому что ты... дура!
– Не смей так со мной разговаривать!
– Ладно, извини, просто мне не нравится, когда ты такая...
– Какая?
– Испуганная и... старая. Ой, прости, прости, Лёка... Но
когда ты пришла, у тебя был нормальный вид, а сейчас... Лёка, сама подумай,
ревновать покойника неизвестно к кому – это же дурь!
– Наверное, ты права... Чистейшей воды дурь. Ладно, пошли
чай пить.
– Не хочется. Я пойду позанимаюсь! А ты выкинь всю эту
бодягу из головы, подумай лучше...
– Ладно, подумаю о чем-нибудь другом. Кстати, погоди еще
минутку, мы ведь должны что-то подарить матери на свадьбу.
– Это не моя проблема, – сразу насупилась она.
– Но ты же приняла приглашение, ты туда едешь...
– Вот пусть этот факт и будет лучшим подарком на свадьбу.
– Ты так говоришь, потому что...
– Потому что знаю, что ты все равно что-то ей повезешь.
– Естественно! Она же моя дочь...
– Скажи, а ты спросишь у нее, почему она так...
– Мне и спрашивать не надо, я сама понимаю...
– Ты? Понимаешь, как можно кинуть мать и дочь неизвестно
ради чего? Она что, диссидентка была, ее что, из страны выкинули и больше не
пускали? Она что, под мостом там жила? Нищенствовала, да? Да даже если и так,
могла бы взмолиться: «Мамочка, мне плохо, пришли денег на билет», и ты уж
как-нибудь наскребла бы ей эти бабки, правда? Она здесь нашла бы работу и жить
ей есть где. Но здесь надо было бы заботиться обо мне, о тебе и вообще...
Ненавижу!
Вот тут мне стало по-настоящему страшно.
– Стаська, но зачем же тогда ехать?
– Америку посмотреть охота на халяву! Зеленые холмы
Калифорнии!
И с этими словами она удалилась. Боже правый, что же это
будет? Все мысли об Алле напрочь вылетели из головы.
Натэлла позвала меня в Дом кино на премьеру. Фильм показался
мне отвратительным – претенциозно-чернушным и безвкусным.
– Давай уйдем, – предложила я через полчаса. – Нет
сил смотреть...
– Пошли, – согласилась она, как ни странно. Обычно
что-то начав, она все доводит до конца. Досматривает скучный фильм, дочитывает
бездарную книгу. Но тут, видно, и ее допекло.
– Наверное, мы с тобой устарели для такого кино, –
предположила она уже в фойе. – Лёка, а пошли в ресторан, я приглашаю!
Мы с ней подружились с первого взгляда, когда вместе
поступали в Школу-студию МХАТ. Посмотрели друг на дружку, улыбнулись и так вот
с тех пор и дружим. Мы обе поступили тогда сразу, но ни одна из нас не стала
актрисой. Она рано вышла замуж за молодого скрипача, который сделал грандиозную
карьеру, его имя теперь известно каждому, а Натэлла растила двоих сыновей, вела
дом и ведала к тому же всеми его делами. У них есть квартира в Париже и домик в
Норвегии. Сыновья выросли, ни один из них не стал музыкантом. Живут они в
разных странах, а Натэлла вернулась в Москву несколько лет назад и заявила, что
желает жить только в Москве. Ее муж Юлик отнесся к этому с пониманием, но сам
проводит в Москве не больше двух месяцев в году. Натэлла подозревает, что у
него есть другие бабы, но говорит, что ей на это наплевать.
– Понимаешь, Лёка, мы даем друг другу жить, и нас обоих это
устраивает. Я устала мотаться по миру. Будут внуки, поглядим, а пока я хочу
жить в Москве, на заслуженном отдыхе.
– Лёка, ты мне не нравишься, – заявила она, когда мы
заказали ужин.
– Чем это?
– С тобой что-то происходит. Скажи, я пойму.
– Да ну, зачем я буду тебя грузить всякой чихней.
– Все-таки твоя работа дает о себе знать. Раньше ты бы
никогда так не выразилась, – улыбнулась она. – Раньше бы ты сказала:
зачем я буду взваливать на тебя мои проблемы.
– Ты права! – засмеялась я.
– Но ты не права. Давай выкладывай, что у тебя! А на что
иначе нужны подруги?
И я вывалила ей все, что мучило меня в последние месяцы.
– Хорошо, попробуем разобраться. Цветы и даже бабы на
могиле – это пустяки. Лёня прожил долгую жизнь, и наверняка его любила не
только ты. Это первое. Второе: преимущество в этом вопросе все равно, как ни
взгляни, на твоей стороне. Он любил тебя, жил с тобой до самой смерти, и ты
всегда, насколько я знаю, считала себя счастливой и любимой. Так?
– Так!
– И в чем же тогда дело? В тебе! У тебя почва ушла из-под
ног. А почему? Потому что Стаська внезапно решила ехать к матери. Так?
– Возможно.
– Значит, с замогильной ревностью мы разобрались. Теперь
Стаська. Самый гнусный возраст с четырнадцати до девятнадцати-двадцати. Самый
проблемный и трудный. Психика у девчонки, конечно, расшатана. Она не в
состоянии простить и понять. Я бы на твоем месте показала ее психологу или
психотерапевту. Не повредит.
– Не уверена.
– В чем?
– В том, что не повредит.
– Почему?
– Потому что кругом развелось какое-то немыслимое количество
шарлатанов. Как ни включишь телевизор, там обязательно торчит очередной
психолог. И в большинстве случаев это какие-то косноязычные тупые ублюдки.
– Но не надо же идти к первому попавшемуся. Хочешь, я найду?
– Да не станет Стаська ни с кем разговаривать. Даже если и
согласится пойти, кроме какой-нибудь пакости ничего из этого не выйдет. Да к
тому же нам скоро уезжать...
– А может, там все и рассосется. Она ж хорошая девочка,
умная, начитанная. Увидит мать... Да и Ариадна тоже, наверное, поумнела,
раскаялась. Счастливый человек мягче становится. А она, надеюсь, нашла наконец
свое счастье. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
– Стучу по дереву. Знаешь, я как подумаю обо всем этом, у
меня сердце болеть начинает.
– Да брось, все будет хорошо, вот увидишь! Они, Стаська с
Ариадной, подружатся. И будут относиться друг к дружке не как мать и дочка, а
как две закадычные подружки. Такое бывает.
– Бывает всякое.
– А ты скажи Ариадне, чтоб она мать из себя не строила, этот
номер скорее всего не пройдет, а вот подружиться с дочкой...
– А что, Натэлка, может, это и хорошая мысль, – вдруг
ухватилась я за соломинку. – Обязательно скажу ей. Она теперь часто
звонит. Ладно, хватит обо мне, что у тебя-то хорошего?
