День начинался с посещения пекарни, где брали только что
испеченный хлеб. Поскольку же всем было известно, что хозяин пекарни – дядюшка
Агаты, то никого не удивляло, что она приходила к нему сама и приводила новых
покупателей. В пекарне никто, кроме самого дядюшки Фроло, не знал, что
племянница и ее подруга поднимаются каждое утро в каморку, где он вел свою
бухгалтерию, не для того, чтобы выпить по стаканчику холодного лимонада или
отведать горячих булочек, но чтобы спрятать в огромный сундук, стоявший в углу,
все новые и новые вещи: платья, чулки, башмаки, накидки, платки, шляпы, белье –
все, что нужно для женщины в долгом путешествии.
Потом Лиза и Агата шли на рынок и возвращались, нагруженные
продуктами.
Все их предосторожности и хитрости необходимы были потому,
что после убийства Фальконе с виллы Роза не сводили глаз какие-то
подозрительные личности; и вели они себя столь нагло, что даже не считали
нужным скрывать слежку.
Сколько раз Лиза просыпалась по ночам от того, что слышала
скрип песка под чьей-то осторожною стопою! Однажды сквозь дрему она
почувствовала опасность и, вскинувшись, увидела чье-то мутное, бледное лицо,
прильнувшее к стеклу. Не закричала только потому, что онемела от страха. Однако
у нее хватило смелости украдкой встать и, внезапно распахнув створку, ударить
ею разбойника по голове. Тот мешком свалился в колючий розовый куст и, тихонько
подвывая, бросился наутек. Больше в сад никто не заходил.
Лиза и Августа не сомневались, что их преследуют не
грабители: скорее всего Орден, уничтожив единственного защитника русской
наследницы, решил пока не трогать ее, но и не сводить с нее глаз. Лиза
предполагала, что мессиры Ордена вновь ищут связи с кем-то из возможных
преемников больной императрицы, потому и держат Августу под надзором, не то
выжидая удобного случая для начала новых переговоров, не то вычисляя
вероятность ее восшествия на престол, не то просто решив сделать невозможным ее
возвращение в Россию до тех пор, пока не найдут там себе достойного
ставленника. Августа придерживалась именно такого мнения, но это не имело для
нее никакого значения. Как, впрочем, и все остальное.
Лиза оказалась права: Фальконе и княгиня были убиты одним
ударом. Августа так привыкла таить истинные свои чувства от окружающих, что
выглядела и держалась почти как прежде, разве что исхудала до полупрозрачности
да лишилась последних остатков молодой, беззаботной веселости. Тот взрыв
чувств, который видела Лиза в день гибели графа, был единственным и случайным.
Казалось, Августа, рухнув тогда на окровавленную мостовую безутешною
возлюбленной, поднялась молчаливой вдовой, утратившей всякий интерес в жизни,
кроме одного: возвращения в Россию.
В тщательно подавляемой и глубоко скрытой страстности ее
натуры всегда было нечто обреченное. Теперь же она и вовсе напоминала Лизе
приговоренную к смерти, которая ждет эшафота почти с нетерпением, ибо он
избавит от мучений. Этим эшафотом для Августы был вожделенный трон, которого
она положила себе добиться во что бы то ни стало, – не из властолюбия, не из
тщеславия или алчности и даже не из любви к своей стране. Лиза ощущала, что
Августа винит в смерти графа только себя (так же, как и в смерти Хлои и болезни
фрау Шмидт, чье здоровье ухудшалось с каждым днем), порою даже ненавидит страну,
которая требует от нее все новых и новых жертв, ничего не давая и даже не суля
взамен. Августе теперь нужен был российский престол для того лишь, чтобы,
взойдя на него, сказать себе: «Да, я потеряла свою единственную любовь, да, я
загубила свою жизнь, но мой возлюбленный погиб ради того, чтобы я взошла на сей
трон, а значит, я должна царствовать».
Дух Августы был тяжко болен, но не слабость, а только скорбь
отображалась в лице ее. Взор порою становился таким отсутствующим, словно душа
ее бродила где-то в уединенной дали, и уж там-то она всегда была рядом с
Петром, и ничто не мешало их встречам и взглядам. Это были сны наяву,
сопровождаемые слышной только Августе музыкой печали, между тем они не помешали
ей измыслить тот самый хитроумный план, выполнение которого теперь, изо дня в
день, неуклонно приуготовляла Лиза с помощью синьоров Дито.
Пришлось довериться Агате и Джакопо. Риск был огромен, но,
по сути дела, супруги сами предложили свою помощь. Как Лиза и ожидала,
проницательный Джакопо Дито давно почуял полуправду существования виллы Роза,
но он всей душой жалел княгиню; кроме того, его итальянская романтичность и
благородная экзальтированность теперь каждодневно получали самую лучшую пищу
для своего утоления. Лиза не сомневалась, что он считал план Августы слишком
медлительным, пресным и предпочел бы что-нибудь с выстрелами, погонями,
каждоминутными опасностями… Впрочем, несомненно, это все еще ожидало их.
Поэтому следовало ценить хотя бы временное затишье.
Если это слово вообще годилось… Хотя внешне дни текли
однообразно и медленно, Лиза ощущала скрытое напряжение, которое пронизывало
жизнь на вилле Роза, подобно некоему раскаленному стержню, и удивлялась тому,
как летит время. Лизе казалось, что с той поры, как венецианская танцовщица и
Мария Стюарт в убранной цветами calessino отправились на Корсо в последний день
карнавала, боги на небесах подхлестнули лошадей, везущих колесницу их судьбы, и
не перестают безжалостно погонять их.
Дни и недели исчезли. Остались минуты. И, самое большое,
часы. Даже и потом, позже, вспоминая завершение их с Августою римской жизни,
Лиза ощущала нетерпеливую дрожь, волнение, от которого стыли руки, и неистовое
желание, чтобы нынешний день, едва начавшись, уже истек и поскорее настало
завтра, завтра, завтра!..
* * *
Августа решила оставить Рим тайком, взяв с собою только
Лизу, ибо единственным документом для передвижения у них были бумаги княгини
Дараган и ее горничной: все, что удалось раздобыть Фальконе. Обставить побег
надобно было так, чтобы у преследователей как можно дольше сохранилась иллюзия
их присутствия на вилле Роза. Во исполнение этого плана Августа почти совсем
перестала выходить из дому, лишь изредка появлялась в саду в глубоком трауре и
под вуалью. Все дела вела Лиза. Тоже скрыв лицо черной вуалью, она сновала
туда-сюда и так примелькалась следившим за виллою, что на нее уже почти не
обращали внимания, хотя ей всякий теперь казался шпионом Ордена: и юный
носильщик, предлагавший поднести корзинку, и хорошенькая круглолицая цветочница
с черной ленточкой на шее, расхваливавшая свой товар так настойчиво, что
увязалась за Лизой до самого дома, и желчный патер, бросивший на нее
неприязненный взгляд…
С помощью синьоры Агаты Лиза уносила из дому вещи, потребные
для путешествия, а дядюшка Фроло поклялся пред образом Пресвятой Девы никогда
не соваться в сундук, ключ от которого теперь хранился у его бойкой племянницы.
Но самым трудным оказалось не придумать сей план и даже не
осуществить его. Самым трудным оказалось решиться оставить Яганну Стефановну.
