– Это Марано, – едва слышно шепнул Джузеппе. – Золотых дел
мастер. Помнишь, я тебе рассказывал? Он был так глуп, что поверил, когда я
посулил ему найти в окрестностях Палермо богатый клад, и передал мне две сотни
римских скуди, ибо, как известно, золото притягивает к себе золото. Меня порою
называют Калиостро и верят всему, что я ни обещаю легковерным. Я предполагал,
что Марано рано или поздно настигнет меня. Но ожидал, что это произойдет скорее
поздно. Однако…
– Я ничего не понимаю. Что ты хочешь делать?
– Когда тебя ждет тюрьма, пытка и казнь, гораздо пагубнее
дожидаться их, чем попытаться избежать. В первом случае эти бедствия тебя
наверняка настигнут, во втором – исход может быть разным, – прошептал Беппо в
самое ухо Лизы с тою же таинственностью, которая уже не раз озадачивала ее
нынче. На мгновение Джузеппе прижался к ее губам своими прохладными губами, и
Лиза почувствовала, что он улыбается.
– Не забывай меня! Addio! – крикнул он, выскакивая из
подворотни и очертя голову бросаясь наутек. Тяжелые шаги неуклюже загрохотали
следом, и запыхавшийся голос прокричал:
– Стой! Да будет навеки проклят день, когда я встретился с
этим отродьем Бальзамо! Стой! Держи его, держи!..
Лиза выждала несколько минут, прежде чем выйти из
подворотни. Совсем рядом виднелись изящные очертания церкви
Сант-Элиджио-дельи-Орефичи. Значит, она была неподалеку от дома.
Она не думала, как будет объяснять свое отсутствие синьору
Фальконе, а Чекине – пропажу ее платья. Она не думала даже о Джузеппе. Она
просто благодарила бога за то, что в ее жизни случился этот день.
«Addio» – это значит «прощай»…
Глава 7
Ночные тайны
Было уже вовсе темно, когда Лиза добралась до дому.
Осторожно ведя ладонью по изгороди, нашарила наконец пролом среди плит
ракушечника и, подоткнув юбки повыше, пробралась в сад, думая только о том, как
бы не разорвать, не попортить платье. Наверное, придется теперь отдать его
Чекине, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Это будет хорошее возмещение. Ей
было ничуть не жаль подарка Беппо: память об этом дне, о глазах странного
юноши, о его голосе, таком же мягком, бархатном, таинственном, как эти глаза,
Лиза знала, останется с нею навсегда.
Вступая в новую полосу жизни, она с готовностью отрешалась
от всяких мелочей, знаков былого вроде лент, украшений, платков, одежды, к чему
так пристрастны, как правило, женщины. Нет, она без сожалений отдаст платье
Чекине да еще попросит молодую служанку как-нибудь надеть его, чтобы увидеть
себя со стороны и представить, как выглядела в этот невероятный, чудесный,
сумасшедший день…
Лиза на миг приостановилась. Как ни забылась, как ни
разгорячилась она, однако ворваться сейчас в чинные, тихие, печальные залы
виллы Роза – вот такой, еще пылающей после своей авантюры! – было для нее
невозможно. Поэтому, отыскав уже привыкшими к темноте глазами дорожку, ведущую
к черному ходу, Лиза поспешила туда, как вдруг женский голос, раздавшийся
совсем рядом, заставил ее замереть.
– Ты пожалеешь об этом… – прошипела женщина, и Лиза даже не
сразу узнала в этом свистящем, угрожающем шепоте всегда веселый и ласковый
голос Чекины. – Клянусь Мадонной! Ты вспомнишь мои слова, да поздно будет!
Лиза замерла, обливаясь холодным потом. Однако почему Чекина
говорит так грозно и, главное, кому это она угрожает?
– Подумать только! – воскликнула меж тем Чекина, не
дождавшись ответа; теперь голос ее дрожал, как голос обиженного ребенка. – И
ведь именно я просила о твоем прощении! Именно я клялась и божилась, что ты
искупишь свою слабость! Нет, не слабость, а большой грех! – произнесла она с
особенною силою. – И вот теперь, когда следует только решиться, ты сидишь сложа
руки и твердишь, что надо подождать!
– Но ведь старик еще не воротился, – наконец ответил ей
мужской голос.
Лиза чуть не вскрикнула: да ведь это Гаэтано! Под покровом
ночи он встречается с Чекиною! Но зачем, когда они и так днем видятся за делом
и без дела? Не присутствует ли Лиза при выяснении отношений меж двух
влюбленных?..
– Быть может, – продолжал Гаэтано, как бы оправдываясь, –
вести, им привезенные, будут таковы, что нам и тревожиться ни о чем не придется
и все это окажется лишь пустою тратою времени?
– Мало вероятности, – огрызнулась Чекина.
Но Гаэтано перебил ее:
– А по-моему, как раз этого и следует ожидать! Ей уже нашли
замену, и вовсе не похоже, чтобы кто-то, кроме нее, продолжал лелеять какие-то
надежды. Я думаю…
Но уж этого Чекина выдержать не могла:
– Ты думаешь?! С ума сойти! Твое дело не думать, а
исполнять, что велено! С какими бы вестями ни прибыл старик, будет лучше, если
она умрет.
– Тогда ты просто дура! – Теперь уж и Гаэтано взъярился. –
Какой прок от мертвого тела? Подчинить ее нашей воле – вот что нужно.
– Если кто здесь глуп, то именно ты, – ядовито промолвила
Чекина. – Ты живешь рядом с нею столько уж времени и до сих пор не уразумел,
что никто и никогда не отыщет средства ее подчинить, покорить, поколебать! Да
ведь для нее не существует никого и ничего в мире, кроме нее самой и той цели,
к которой она стремится! Она безумна, как и всякий человек, который обуреваем
неутолимой страстью, ибо сия страсть губительна!..
Внезапно под Лизиной ногою хрустнул сучок, но она не
тронулась с места.
Однако дело уже было сделано. Легкий, торопливо удаляющийся
шум сказал ей, что Чекина и Гаэтано обратились в бегство, даже не узнав, что их
спугнуло. Лиза еще успела услышать, как служанка что-то пробормотала
повелительным тоном; различила только слова aqua tofana, но не поняла, что это
значит, – какая-то вода. Гаэтано не ответил, и они с Чекиной исчезли, как
незримые духи ночи.
* * *
Лиза по-прежнему стояла недвижима, едва переводя дыхание от
страха. Из всего подслушанного разговора ее наиболее поразила фраза Чекины о
том, что всякая неутолимая страсть губительна. Лиза усмотрела здесь связь со
своей пагубной любовью к Алексею… А впрочем, голова ее была настолько забита
воспоминаниями о встрече с Джузеппе, сердце настолько полно сим мимолетным, но
сладостным приключением, что мысли ее никак не могли двигаться в ином
направлении, кроме как предполагая всюду и везде любовную интригу.
