— Николай где?
— На рынке, как всегда.
— Ясно. Дело у меня к нему.
— Да и он тебя заждался. Разговор есть.
Михаил кивнул, затем вернулся на судно, спустился в отсек, вызвал наверх Олесю и Иринку. Так все вместе, вчетвером, и пошли по дороге…
…С островитянином радушно здоровались те, кто попадался ему на пути. Настороженно посматривали на старосту, уж больно тот отличался от местных и одеждой, и лицом, и манерой поведения. Михаил шагал с гордо поднятой, как привык, головой, а деревенский брёл, стараясь спрятаться за спиной парня, втянув голову в плечи. Ирина семенила рядышком, держась за руку матери, идущей позади всех. Парень специально не спешил — и девочка ещё ходить быстро не умеет, и новичку надо оглядеться. Да и сам довольным взглядом отмечал изменения, происходящие в городе. Во-первых, чистота. Исчез мусор, ржавые остовы автомобилей. Дорога освобождена от хлама и прочего. Теперь по ней можно ездить спокойно. Это понятно почему — на причале устроен целый рыбозавод. Туда нужно постоянно возить тару, соль, пресную воду. Оттуда — уже готовую продукцию на продажу и отправку с караванами торговцев. Значит, приходит в себя и народ, и земля. Радостная весть. Очень радостная!..
…Вышли на торговую площадь. Там тоже изменения: стройные ряды торговых палаток, новенькие вышки для охраны, места для клерков, заверяющих крупные сделки. Появились вывески — там обувь ремонтируют, тут — одежду. Здесь можно починить технику. Не всю, но многую. Кто-то скупает, кто-то продаёт. Отдельно — для торговцев живым товаром. За колючей проволокой в несколько рядов устроены большие бараки и площадки. Часовых там намного больше, чем в рядах. Оно и понятно — не любят торговцев живым товаром на Севере, но приходится терпеть пока… Николая нашли на прежнем месте, в том же импровизированном кафе, попивающим чай за пластмассовым столиком. На этот раз старшина горожан выглядел неплохо. Покруглело лицо, исчезла худоба. Одежда чистая, добротная. При виде парня поднялся с места, поприветствовал, потом взглянул на его спутников, нахмурился.
— Кофе?
Михаил улыбнулся — не забыл. Дождался, когда ему принесут исходящую паром чашку, сделал глоток, зажмурился от удовольствия. Спохватился — надо дело делать. Потом можно будет насладиться напитком…
— Вот, Коля. Олеся и Иринка, которых я осенью к себе брал. Как видишь — живы.
Старшина прищурился:
— А вторая?
Парень нахмурился:
— С собой покончила. Когда узнала, что её родины больше нет. Бросилась вниз и разбилась.
Напрягся, ожидая самого плохого, но горожанин чуть помолчал, потом коротко произнёс:
— Пусть ей земля будет пухом… Ладно.
Перевёл взгляд на молодую женщину:
— Не беременна?
На лице Олеси появился испуг, она замахала руками:
— Нет-нет! Что вы!
Вперёд шагнула Иринка, обидчиво посмотрела на городского старшину:
— Дядя Миша с моей мамой не спал! Потому что я с ней сплю!
Мужчины невольно заулыбались, и Николай, обернувшись, взял с прилавка небольшой леденец, протянул девчушке:
— Держи, кроха, это вкусно.
— Я знаю. У дяди Миши такие же были.
Парень взглянул на Олесю, та поняла, подхватила дочь на руки, отошла в сторонку. Теперь они остались втроём, и старшина негромко спросил:
— Вижу, гость у тебя не местный. Больно загар у него чёрен для нашего времени…
— Фёдор я. Солнышкин. Староста деревенский.
— Деревенский? Миша, что за деревня?
— Новенькие они у нас. Всего третий день живут в наших краях. Я их из средней полосы сюда забрал. Почему — пусть он тебе сам расскажет. А я пока кофе попью.
Николай вновь прищурился, но парень уже с видимым удовольствием наслаждался напитком. Деревенский староста же стащил с головы шапку, поклонился:
— Помощи просим. Люди мы к здешним местам непривычные. Нужны нам те, кто условия местные знает. Что сажать, какой скот держат, чем кормят. Как вообще тут живут.
Горожанин откинулся на спинку стула, удивлённый до невозможности тем, что говорил, а главное, как себя вёл этот его ровесник:
— Погоди-погоди… Присядь давай. Эй!
Махнул рукой, подзывая официантку:
— Принеси нам…
Что-то прошептал на ухо девушке, в которой Михаил узнал свою знакомую Лану. Подмигнул ей. Та мгновенно покраснела, опустила глаза, ушла за прилавок, завозилась там. Между тем Николай взглянул опять на парня.
— Мои люди сейчас посты на дорогах держат. Хотим железку оживить. Нашли пару мотовозов, починили. Сейчас проверяем пути. На трассе тоже наши бригады. Но никто не сообщал о том, что ты отправлялся в путь, а тем более — привёл с собой целый караван. Сколько вас здесь? — спросил старосту.
Тот ответил сразу:
— Семьдесят четыре. Мужчин — двадцать, считая меня и подростков. Женщин — сорок шесть. Остальные — дети до четырнадцати лет, обоих полов.
Старшина кивнул головой, вновь обратился к парню:
— Ты их морем, что ли, сюда доставил?
Тот отрицательно мотнул головой:
— Нет. Старой дорогой.
— Что за старая дорога?
Фёдор вмешался:
— Он открывает сияние в воздухе. Шагаешь туда, и оказываешься там, куда он пожелает.
— Что за бред…
Михаил поднял голову, его глаза налились сияющим светом, полностью скрывшим радужку и зрачок:
— Это не бред.
Николай побледнел, но свет, льющийся из глаз островитянина, уже угас, и мужчина на мгновение засомневался — не привиделось ли ему это?
— Не привиделось.
Кровь отхлынула от лица ещё сильнее:
— Ты…
— Я не мутант. Но близок к этому. Впрочем — разговор у меня с тобой будет отдельный. А сейчас нужно людям помочь. Очень нужно. Пошли с Фёдором человек пять, кто знает, как с рыбой обращаться, как ягоды-грибы заготавливать, что здесь сажать можно. Дай семена. Я заплачу за них. С продуктами у них пока нормально. Выделил из своих запасов. До осени дотянут. У них — коровы, козы, куры. Так что думай, старшина. Крепко думай. Техника у них тоже имеется. С горючкой хуже, но я помогу. Так что обузой не будут городу. Скорее подспорьем. И ещё, Николай… Как хочешь, но эти люди — не последние. Я видел немного, но мне хватило за глаза. Будет возможность — ещё народ сюда приведу. Не станешь помогать — прости. Разойдутся наши пути навсегда. Сам с ними жить стану, но…
…Хлопок ладони по пластику заставил его замолчать — старшина горожан смотрел на отшельника с гневом в глазах:
— Ты за кого меня держишь?! За шкуру последнюю?! Мы и так у тебя в долгу неоплатном за первую зиму, за людоедов. И ты впервые у нас помощи попросил. И то — не для себя, для людей! Так что лучше молчи, пока не поссорились…
