…Наконец последнее днище встало в бочку. Ударами молотка осадил обруч, перевернул бочку, внимательно глядя, польётся ли тузлук, или нет. Идеально. Ни капли. Двумя взмахами прибил табличку на бок короткими гвоздями: дата, содержимое. Положил молоток на сколоченные наспех на берегу стеллажи. Всё. Готово. Завёл подъёмник, притащенный из Норвегии, закатил бочку на вилы. Автоматическими движениями подогнал полезную машинку к распахнутым дверям тягача, перелез в кузов, поставил рыбу в отведённое для этого место. Пристегнул широким брезентовым ремнём, чтобы не болталась. Вытер пот со лба. Товар готов. Можно ехать.
— Миша! Миша! Обед готов!
Спешит от входа Люда, машет ему рукой. После того, как она в очередной раз грохнулась, он ей запретил к нему на разделку приходить. Точнее — помогать. Сказал, что на ней жилище и еда. Подулась, но нехотя согласилась. Зато готовить стала всякие разносолы. Да так вкусно! Парень ел да нахваливал, а она цвела от его слов… Подбежала, замерла, глядя, как он закрывает бронированную дверь прицепа.
— Всё?
— Всё. Осталось только палтус упаковать и уложить. Но его в другой отсек.
— Слушай… Ну ты вообще… Прямо монстр какой-то…
Он даже похолодел от этих слов, но тут же расслабился, услышав продолжение фразы:
— …у тебя в руках всё спорится…
— Просто привычка. С рыбаками ещё в школе начал работать. Мы с двенадцати лет в колхозе летом подрабатывали. Я себе на магнитофон и на мотоцикл так деньги добывал.
— Ого!
Посмотрела как-то искоса на него, потом перевела взгляд на широкие ладони парня, снова посмотрела ему в глаза, покраснела, отвернулась:
— Пошли. Ужин стынет.
Точно. Уже ужин. Не заметил, как день пролетел… Щи из квашеной капусты. Картошка с тушёнкой. Салат из ламинарии. Широкие листья часто на берег выбрасывает… Умял всего по две тарелки, от чего девушка порадовалась. Ведь каждой хозяйке приятно, когда её умение ценят по достоинству. Неспешно попивал кофе с испечёнными ей плюшками. Оказалось, что на выпечку Люда большая мастерица… Она быстро закончила мыть посуду, уселась напротив него, уставилась в упор своими огромными глазищами…
— Чего?
— Хочу тебя спросить, можно?
Удивился Михаил, но виду не понял. Ответил:
— Можно, конечно. Спрашивай.
Она чуть заметно покраснела, напряглась, затем выпалила:
— Что ты со мной делать собираешься?
Он даже растерялся от неожиданности:
— Ты чего?!
— Ведь не за просто так ты меня кормишь, поишь, одеваешь? Чего ты хочешь от меня?
— А сама как думаешь?
Ещё больше покраснела, отвернулась к стенке:
— Если тебе женщина нужна… То можешь ко мне приходить, когда захочешь…
— И ты не против?
— Тебе-то что? Ты здесь хозяин всему. Я у тебя на шее сижу… Если, конечно, я тебе не противна настолько, что ты меня за женщину не считаешь…
Ресницы задрожали… Хвала богам, надоумили ответить верно:
— Не противна ты. Ничуть. Честное слово… Наоборот…
— Что — наоборот? Другой бы меня ещё в первую ночь завалил, а ты… Словно со статуей драгоценной носишься!
— Так ты для меня и есть… Драгоценность… Самая большая…
— А та девушка с тобой? Кто она?
Вновь как ножом по сердцу резануло, отвернулся к стене, глухо ответил:
— Её звали Ю. Моя жена… Мы уже ребёнка ждали, когда людоеды…
Горло перехватило, умолк.
— П-прости… Прости меня, Миша! Прости!
Бросилась к нему, обняла, слёзы текут ручьём, гладит по голове, шепчет лихорадочно:
— Прости, прости, я не хотела, Мишенька, прости меня, дуру…
Сгрёб её в охапку, дёрнулась, затихла, только лицо запрокинула, слёзы из глаз ручьём текут, а губы — ждут… Осторожно коснулся их, и словно молния ударила — это же…
…Утром проснулся — она рядом. Приподнялась на локте и смотрит с такой нежностью на него. Не выдержал, опять обнял, прижал к себе, едва не задохнулся от счастья — неужели…
…Не выдержал. Сводил к алтарю, показал. Она вначале не поверила, а когда он ей всё рассказал, без утайки, не испугалась. Призналась, что поначалу она боялась, когда парень её к себе привёз. Думала, будет издеваться, мучать, насиловать… А вместо этого — доброта, забота, уход. Когда в первый раз на руках из столовой нёс, всё ждала, что к себе в комнату затащит, и… Когда же он просто ушёл, укутав девушку одеялом, поначалу сама себе не поверила. Потом начала привыкать постепенно. Как Михаил ни таился, замечала за ним странное, необычное. Потом просто приняла как должное. Не мог обычный человек в одиночку так устроиться, столько всего натащить, да ещё и наладить. Начала смотреть на него как на высшее существо. А потом постепенно убедилась, что всё-таки он человек, со своими слабостями и недостатками. Словом, смогла понять… Всё… Через месяц обрадовала — ребёнок у них будет. Михаил от радости не знал, где себе место найти. Единственное, что его мучило, как Николаю городскому объяснить, куда его женщины пропали с острова. Не хотел он рассказывать про древние времена, про транспортную систему… Решил найти Олесю да привезти к себе с дочерью на пару-тройку дней, чтобы показать их старшине. А потом назад вернуть. Люда согласилась. Тоже сказала, что это будет лучшим выходом. А про Нию — лучше промолчать. Сказано — сделано. Собрался Михаил, открыл портал и шагнул в него…
…Он вывалился из радужного окна, как и планировал. Удивился, что там, куда прибыл, уже всё зелёное и снега нет. Жара по северным меркам сильная. Проверил оружие, скрытое под флотской плащ-накидкой, ещё раз осмотрелся, зашагал к раскинувшейся внизу, в изгибе крохотной речки, деревне. Асфальт, которым была покрыта дорога, оказался разбитым донельзя. Впрочем, это понятно — кому сейчас до ремонта трасс, когда-то опутывающих всю страну, словно артерии человека? Так что шёл осторожно, время от времени смахивая обильно выступивший пот на лбу ладонью. Уже когда начал подходить к околице, услышал крики. Резко прибавил ход, обогнул несколько домов и оказался на площади, на которой находилось человек пятьдесят. Очень много по северным меркам. Все мужчины стояли молча, женщины плакали, а в центре собравшихся веселился с десяток одетых в нечто несуразное здоровенных лбов. Веселило же их страшное действо — одиннадцатый из них, аккуратно работая кривым, изогнутым ножом, сдирал кожу с рук привязанного к столбу мужчины. Именно тот и вопил, видя, как обнажается живое мясо под рукой палача. Парень осмотрелся — чуть поодаль заметил знакомое лицо Олеси, на шее которой было закреплено здоровенное деревянное ярмо. Молодая женщина едва держалась на ногах под тяжестью толстого деревянного обрубка. Самые настоящие колодки. Две здоровенные плахи. В середине дырка для шеи, а на другом конце — два отверстия для запястий. Чуть поодаль, возле двух бедно одетых пожилых людей с красными глазами парень увидел кусающую руку Иришку, из глаз которой текли не переставая слёзы. Но самое страшное, что девочка рыдала молча. Впрочем, молчали все. Михаил поразился эмоциональному фону, исходящему от людей — полная, ужасающая своей силой безнадёжность. Он никогда не встречал такое на Севере. Даже те, кто продавал себя на зиму, даже они имели пусть крохотную, но надежду на лучшее. А здесь… Истинная пустота. У этих людей надежды быть просто не могло… Никакой… Поскольку все были поглощены страшным зрелищем, он неслышно приблизился к стоящим с краю молодым ребятам, положил одному из них руку на плечо. Парнишка вздрогнул от неожиданности, обернулся, открыл было рот, но Михаил молча приложил палец к губам, глазами показал в сторону — мол, отойдём на чуток… Хвала богам, деревенский оказался сообразительным. Так же молча прикрыл на мгновение глаза, давая понять, что понял. Едва заметными шажками парни переместились к углу невысокого забора, присели. Северянин наклонился к уху местного:
