Василий, не веря глазам, суматошно оглядел его. Те же белые
шаровары, обнаженная широкая грудь, снежно-белый тюрбан с павлиньим пером. Он,
точно! Его большие черные глаза, его твердые губы, резко загнутый нос. И это
замкнутое, отрешенное выражение, которое не сходит с лица, хотя голос
вздрагивает от волнения:
— Ты и твои спутники обречены погибнуть еще прежде, чем
наступит полночь.
Василий быстро, коротко вздохнул, но ему удалось улыбнуться:
— Благодарю за предупреждение. Ты что, даешь нам время
приготовиться к обороне?
Четко вырезанные губы слегка дрогнули, глаза сузились:
— Ты отнюдь не знаток всех сущих!
Василий усмехнулся в ответ:
— Разумеется, нет. Значит, ты предостерегаешь нас не от
себя? А от кого?
— От погонщиков. Все они — тхаги, служители священного
румаля, верные рабы черной Кали!
Василий кивнул со всей возможной глубокомысленностью. Одно
он понял в этом наборе слов: Кали. Об этой богине он знал совсем чуть, однако
все было не в ее пользу. Призраки и демоны служат Кали. От этакой компании
добра ждать не стоит, а теперь еще и тхаги ! какие-то, священный румаль…
— За что нас хотят убить?
Безупречно изогнутые, словно луки, брови чуть приподнялись:
— За что?.. Тхагам не важно, виновны вы или нет, чисты перед
богами или грешны. Для них всякий человек — жертва, угодная Кали. Каждый должен
возлечь на ее алтаре в свой час. Сегодня ночью настанет твой час — твой и…
твоих спутников.
— Любопытно, какое оружие у этих тхагов? Сомневаюсь, что я
не отобьюсь от них даже тем театральным клинком, который подарил мне магараджа
Такура, — снисходительно проговорил Василий, но тут же разочарованно
присвистнул:
— Эх, дьявольщина! Он же упакован где-то в узлах!
Незнакомец чуть нахмурился:
— Это не имеет значения. Против священного румаля нет
другого оружия. Ты сам и… все твои друзья в руках тхага — все равно что
связанные ягнята под ножом мясника.
— Ой, жуть какая! — нарочно застучал зубами Василий. — А
почему я должен тебе верить?
— Почему? — повторил незнакомец, поглядев прямо в его глаза,
и Василий вздрогнул от насмешливого, презрительного выражения, которым был
пронизан этот взгляд. — Ты спрашиваешь — почему?!
— Ну да, конечно, ты спас Вареньку, я хочу сказать —
мэм-сагиб, однако все же — почему? И зачем сейчас предупреждаешь? Что тебе до
нас?
— Ты должен знать: тот, кто зло учинил однажды, не раз
учинит его снова, — быстро проговорил незнакомец, нетерпеливо озираясь. — Вот
ответ. Больше я ничего не скажу. Ты должен сам решить, хочешь ли остаться в
живых, однако… твои спутники…
Уже не в первый раз заметил Василий эту странную дрожь,
которая звучала в голосе незнакомца, стоило ему заговорить об остальных
путешественниках. Не составляло труда понять, что и Василия, и всех остальных
он стремится спасти ради кого-то одного. Неужели ради Вареньки?
Василий почувствовал, что щеки его похолодели.
Значит, она добилась-таки своего, бегая в этих
полупрозрачных тряпках перед мужчинами, которые принадлежат к национальности,
известной своим буйным темпераментом! Похоже, этот индус, красивый, как бог,
даже на самый неприязненный мужской взгляд, пленился светлоокою мэм-сагиб и
возомнил себя ее рыцарем.
«Ишь, раскатал губу!» — люто подумал Василий, однако тут же
тихо выругался сквозь зубы: можно сколько угодно надуваться, можно вовсе
лопнуть, как пузырь, однако никуда не денешься от того, что этот рыцарь не
тискал даму своего сердца в ночном саду, а спас, да, спас ее, и не от
какого-нибудь глупого шипучего дракона, а от смертоубийственной змеи. И если он
желает спасти красавицу иностранку еще раз, почему не воспользоваться случаем?
Надо оказать услугу и другу Реджинальду, и земляку Бушуеву — тем паче что
земляк все же отец Вари.
Но нельзя так сразу показать, что готов отдать командование
первому встречному вольноопределяющемуся. Поэтому Василий принял самый
небрежный вид…
Помнится, когда он стрелялся с поручиком Сташевским и
промазал, потому что пистолет был не пристрелян, а выстрел принадлежал его
противнику, а расстояние — тридцать шагов, ему ничего не оставалось, как вот
так же скрещивать на груди руки и задирать нос.
Сташевский, понятно, тоже промазал — да чего от него ждать,
от шляхтича-щелкопера! Но зато уже через месяц Василий числился первым стрелком
в корпусе.
Ничего, он еще возьмет верх и над этим красавчиком!
Пока же пришлось небрежно проронить:
— Я должен поговорить со своими… спутниками.
Он нарочно точно так же едва заметно запнулся, и по искре,
промелькнувшей в матово-черных глазах, мог судить, что эта тонкость была
оценена, однако голос индуса звучал почти равнодушно:
— Ты можешь поговорить с кем угодно. Однако, если вы
все-таки решитесь остаться в живых, будьте готовы, услышав троекратный крик
павлина, выбраться наружу из-под задней стенки шатра. Я останусь ждать и помогу
вам скрыться. Помни: по крику павлина. И не ждите, пока закричит сова, вестница
Кали, потому что это будет последнее, что вы услышите в жизни.
Василий вернулся в шатер с видом праздного гуляки, радуясь,
что погонщики не попались ему на глаза.
Вошел — и наткнулся на встревоженные глаза Вари.
При виде его они вспыхнули такой радостью, так взволнованно
повлажнели, что Василий почувствовал себя совершенно обезоруженным и на ее
прямой вопрос:
— Что-то случилось? — ответил так же прямо:
— Да.
Ни о чем больше не спрашивая. Варя растолкала отца. Реджинальд
сам проснулся, разбуженный поднявшейся суетой. И только когда эти двое были
готовы слушать, она обернулась к Василию, кивком дав понять, чтобы рассказывал.
Он даже головой качнул: вот это девка! Лихая девка!
