— Да, было, было… Но — что случилось раньше? Что — корень наших проблем? — В наступившей тишине Кокрелл хищно усмехнулся и выдохнул: — Потому что нас — ПРЕДАЛИ! Хунта полковников взяла власть в свои руки, не удержала ситуацию под контролем и после прихода корпораций сдала армию, как разменную монету в игре. Да, люди из добывающих синдикатов налепили на нас ярлыки врагов народа. Да, на нас начали охоту, как на диких зверей. Но первым, кто плюнул в сторону бывших сослуживцев, была хунта. Именно эти твари купили себе свободу, бросив армейские части умирать на поле космодрома…
Поднявшись, подполковник стал расхаживать вдоль стены, и внимательные глаза следили за ним шаг в шаг — из угла в угол и обратно.
— Четырнадцать человек подписали нам смертный приговор. Четырнадцать человек пообещали нам свободные коридоры на орбиту и сохранение знамен сводных бригад. Мы должны были перебраться на другую планету, чтобы начать там все с начала, обретя новый дом. Вместо этого, хунта удрала с деньгами в космос, оставив верные им части под огнем противника. Приказав покинуть занятые позиции и подготовиться к погрузке в транспорты… Многие из вас помнят, как нас жгли на раскаленных плитах. А потом, расправившись с основными кадровыми частями, принялись зачищать резервистов и солдат, отправленных в запас. Аресты, лагеря, каторжные работы. Новые полицейские власти с удовольствием участвовали в геноциде против людей в погонах. И лишь крошечная часть успела бежать, чтобы рассеяться по всем окружающим мирам. А скольких мы потеряли…
Обернувшись, седой командир впечатал кулак в столешницу:
— Но я верил, что рано или поздно доберусь до ублюдков. Я пообещал себе, что размотаю кишки хунте, чего бы это не стоило. И вот, здесь и сейчас я говорю: мы можем это сделать… Все четырнадцать падальщиков с женами, любовницами и прижитыми спиногрызами обитают на Конклаве. Рядом с вывезенными капиталами. Сладко пьют, сытно жрут… И мы получили контракт на их ликвидацию. В котором — вся необходимая информация о дислокации, средствах защиты и ожидаемых планах по перемещению противника… Противостоять нам будут две частные охранные компании, общей численностью до восьмисот человек. И, учитывая размещение хунты в небоскребах в центре города, нам запрещено наносить ущерб другим зданиям и чужой собственности. Но в остальном — никаких ограничений… Лотерейный билет, снимающий с нас любые обвинения за маленькую войну в строго отведенной зоне. Как вам новость, господа офицеры?
Я смотрел на радостно кричавших мужчин и думал, когда именно мы сошли с ума. Крепкие парни, награжденные многочисленными шрамами, обнимались, хлопали друг друга по плечам и орали что-то невразумительное. Чудеса — им позволили поквитаться за старую кровавую обиду. Их — спускали как бешеных собак, чтобы устранить конкурента. Им разрешили пролить кровь женщин и детей, истребив без остатка чужой человеческий мирок, замкнутый в рамках двух или трех небоскребов. Им… Хотя, почему это — «им»? А как же я? Я, старлей медслужбы, спасатель умирающих и продырявленных насквозь… Разве я простил смерть генерала Штадта, навсегда оставшегося там, в кровавой мясорубке космопорта? Разве я простил кукловодов, бросивших спецназ на расстрел студенческих волнений, больше напоминавших пьяную пирушку? Разве я чем-то лучше людей в этой комнате, мечтающих убивать, убивать и снова убивать? Полно, господин доктор, не надо дешевых соплей. Я — такой же психопат, как и остальные. Я — человек в погонах, с выгоревшей душой, чьи руки давным-давно залиты невинной кровью. Пусть, не убивая лично, но я участвую во всех операциях бригады. А мы — торгуем смертью, и ничем иным. И я — такой же убийца, как все здесь…
— Какие средства медицинской поддержки готовить для штурма? — тихий вопрос разом оборвал веселье.
— Уважаю, док. Всегда — сначала о деле, потом о развлечениях… Мы пойдем с двух направлений — через подвал и крыши. Обрежем коммуникации, ослепим наблюдателей зенитных расчетов — и ударим с двух сторон. Основной небоскреб и обслуживающий персонал рядом. Поэтому, готовиться будем к боям на короткой дистанции, в закрытых помещениях. Ожидается активное применение зажигательных и удушающих средств. Срок на проработку операции и развертывание сил — неделя…
* * *
Для будущего госпиталя расчистили бывшую столовую. Сгребли в сторону столы, наспех полотенцами затерли пролитую чужую кровь. И пока грохот перестрелки поднимался с этажа на этаж, я с пятью помощниками уже вовсю пробрасывал кабели для аппаратуры и раскладывал боксы с перевязочными материалами. Над нами на втором этаже пристройки сидела лишь тройка наблюдателей, я же предпочел остаться в этом опустевшем помещении, с окнами, выходившими на усыпанную огнями автостраду. Смотреть, как вылетают стекла небоскреба при близких разрывах, не было никакого желания.
Штурмующие части успели зачистить уже треть дома-переростка, когда к нам понесли первых раненных, и мне стало не до рефлексии. Бронежилеты не спасали от автоматной очереди в упор, но кроме убитых было полно солдат, хватанувших пулю из-за угла, или горсть осколков. Когда охранники поняли, что отбиться не получится, в ход пошли все запасы взрывчатки и зарядов к гранатометам. И скоро столовая была забита телами, которые я с трудом успевал лихорадочно штопать. Кровавая мясорубка брала за смерть хунты с нас очень дорогую цену.
— Док, срочный доклад! К охране идет подкрепление, будут через пять минут здесь! И единственный не прикрытый участок — ваш! — заорала рация на поясе.
— Том! Секач! — рявкнул я помощникам. — Кто может держать оружие — на второй этаж! Здесь — баррикаду из столов у окон, закрыть двери! Скоро будет жарко!
Дальше передвигаться пришлось уже ползком. Попытка разблокировать запертых в небоскребе коллег охране не удалась. Наткнувшись на хлипкие баррикады, противник решил пробиться нахрапом, задавив числом. Но мы ответили автоматным огнем, а с пятого этажа закопченного гиганта поддержали гранатометами. Потеряв первую волну атакующих, наемники откатились назад. Но истеричные вопли из здания не позволили им отсиживаться на месте, и сгорбленные фигуры снова поползли вперед, щедро нашпиговывая свинцом наш бедный сарай, выстроенный из гипсокартона на бетонных сваях. У хунты был лишь один шанс — оттянуть штурмующих на отражение атаки с тыла, и попытаться прорваться вниз. Или — подохнуть.
Сначала мы отбивались из-за перевернутых столов. Потом — из-за сваленных грудой убитых. В конце-концов, остатки способных еще держать оружие отжали к задней стене, и я больше времени тратил на то, чтобы всадить пулю в дурную голову, мелькнувшую в проеме, чем на остановку кровотечения у повторно раненного солдата. Гранаты рвали на куски мертвых и живых, летая туда и обратно. Бетонная пыль, окровавленный мусор, безумные крики — все смешалось в кучу. А потом снаружи загрохотали пулеметы, и медленно-медленно назад вернулась тишина.
— Все, добили ублюдков, — просипел бурый от чужой крови Секач, подтаскивая ко мне очередного пациента. Посмотрев на то, что ему удалось доволочь, фельдшер обреченно махнул рукой и сел рядом с покойником. — Что за херь… Ведь больше ста человек тут было. А осталось? Пять? Шесть?… Зато не дали в спину нашим ударить… Мы — молодцы, док?
