— И как такие подробные карты впишутся в легенду о дезертирах? — интересуется майор Грачев.
— А никак. Я их с собой брать не собираюсь. Тут изучу, главное — запомню, остальное в виде крок или пометок на какой-нибудь плохонькой, вроде дорожного атласа, карте, какая у дезертира вполне оказаться может.
— Продукты, бензовоз какой-нибудь, одежда как у бредунов или ходоков, чтоб в глаза не бросаться, — продолжает мою мысль Бурляев.
— Продукты — да. Остальное не нужно, — отрицательно мотаю головой я. — Мы там кто? Дезертиры. А значит, просто обязаны в глаза броситься, потому как не местные и порядков не знаем. Да и «керосинка» ни к чему. И опасность лишняя, и какие-то уж слишком предусмотрительные дезертиры получаются — бежали впопыхах, но грузовик с горючкой прихватили. Подозрительно.
— А что тогда? — это уже снова Исмагилов.
— Во-первых, какие-то материальные ценности, компактные, но имеющие хорошую стоимость. За них-то мы и получим все необходимое от бредунов, и горючее, и одежду, и все остальное.
— А не раскулачат вас там, таких «богатеньких буратин»? — снова пытается поддеть Грачев.
Нет, вот вроде хороший он мужик, но все равно работа отпечаток на характер накладывает.
— Это как себя поставим. Дураков, как известно, и в алтаре бьют. А вот серьезных и уверенных в себе парней даже самые отмороженные просто так трогать опасаются. Только дезертиры, которые все с собой притащили, слишком подозрительно выглядеть будут.
— Есть мысль, — немного подумав, отзывается Исмагилов. — Надеюсь, руководство СБ пойдет в этом вопросе нам навстречу. Что, если выдать вам в качестве «обменного фонда» некоторое количество турецких денег, что на территории Грузии, Армении и Азербайджана захватили? Это, кстати, и легендой может стать: влезли наемники на освобожденной от турок территории в банк, давай карманы набивать. А тут, как снег на голову, армейцы. Слово за слово, понятно, чем по столу… И готовы несколько свежих покойничков из числа военнослужащих. Тут до наемников и доходит, что все произошедшее языком военного прокурора называется мародерство и убийство, а то и вооруженный мятеж. Трибунал, одним словом… И «вышка». Ну, они не будь дураки, и рванули в те края, где Фемида не дотянется… И все, что в банке взяли — с собой прихватили. Золото, оно и в Африке, и на Пустошах — золото. А турецкое или югороссийское… Бредунам все равно, они любое примут.
— Толково, — соглашаюсь я. — Вполне правдоподобно и многое объясняет. Но, есть еще одна трудность. Проводник нам нужен. Бывал из здешних ходоков кто в тех краях?
Особист и начальник разведки переглядываются.
— В сторону Самары у нас несколько раз только один человек ходил, — неуверенно начал Грачев. — Волженков Александр Александрович, Рыжий. Но он без вести пропал прошлой осенью. А кроме него…
— Если только ученик его, — добавляет Бурляев. — Рыжий его брал с собой в одну ходку. Только он сопляк еще совсем, хоть и не без способностей.
— Сопляка вашего, часом, — вспоминаю я спасенного в Пустошах мальчонку-ходока, — не Вова Стельмашок зовут? Который Малек?
— Он, — согласно кивает начальник разведки.
— Ну, тогда, мне кажется, он нам подойдет, если согласится, конечно.
Володя сидел за столом на маленькой, но уютной и аккуратно прибранной сестренкой, кухне и чистил на разложенной старой газете трофейный ТТ. Все остальное: и отвертки, и генераторы, и дрель с болгаркой и дисками, и даже самозарядный симоновский карабин он продал сразу же после возвращения. Причем если весь остальной хабар просто принес им с Маришкой, пусть и ненадолго, некоторое финансовое благополучие, то вот доставшийся от убитого бредуна СКС еще и серьезно поднял статус молодого ходока. До этого отношение к Вовке Мальку у взрослых «коллег по цеху» было жалостливо-снисходительное. Ну, да, был у Саши Рыжего молодой ученик, который после того, как учитель сгинул, начал сам на Пустоши ходить, чтоб с голоду ноги не протянуть. Гордый паренек, скулить и помощи просить не начал — молодец. Даже кое-какой не совсем бросовый хабар приносить начал — дважды молодец. Но, все равно, малец еще совсем. Какое к нему может быть серьезное отношение? Володя все прекрасно понимал и не обижался. Мало того, в отличие от других ходоков он знал, что весь якобы добытый им по зиме хабар — всего лишь вскрытые малые схроны Рыжего, которых он в буферной зоне на границе с Пустошами понаделал великое множество. Как он тогда объяснял Володе — на черный день. Мол, придет нужда, а сил не будет, так сюда и на одной ноге допрыгать можно. Или если прямо в пути беда застанет, а до дома будет слишком далеко. Хабар в тех схронах лежал не самый дорогой и ценный: патроны, кое-какие медикаменты и всякое разное по мелочам. Но только благодаря этим «беличьим запасам» они с Маринкой до весны и дотянули. Были, конечно, и более серьезные, как их называл Рыжий — «стратегические» тайники, в которых он хранил добытые на Пустошах радиодетали, часы, инструменты, разную исправную и еще подлежащую восстановлению электронику. Но в такой Володя запустил руку только однажды, когда угроза голодной смерти была почти неминуемой. А чтобы просто так запасы учителя потрошить начать — об этом молодой ходок и подумать не мог. Даже в малые, «тактические», схроны он перестал заглядывать сразу же, как начал приносить в Иловлю собственноручно добытый хабар.
В ту самую секунду, когда он вошел в «Ржавую гильзу» — кабак, уже лет пятнадцать как облюбованный ходоками, и в котором можно было не только выпить пивка или водочки и закусить, но и продать добытое в Пустошах, с трофейным карабином в руках, все изменилось. Он неспешно прошел через зал к барной стойке и положил рюкзак и СКС на прилавок перед хозяином «Гильзы», ушлым и веселым, похожим на цыгана мужичком по прозвищу Жук.
— Я хочу сдать хабар.
— Что, Малек, — цыкнул тот зубом, — похоже, ходка была удачной?
— Начало было удачным, а вот концовка чуть хреновой не стала. Еле жив остался, — ответил Володя. — Бредуны уже южнее Камышина забираться начали. Нарвался на банду рыл в двадцать. Если б не наемники из Большой Ивановки, так бы в Ольховке и остался. Так что, коллеги, берегите себя.
По «Гильзе» словно ледяным ветерком сквозануло. И само словечко «коллеги» и присловье-пожелание «береги себя» любил использовать в разговорах Рыжий. А Волженков был в Иловле самым старым и самым опытным. Он когда-то большинство сидящих в зале ходоков еще зелеными, ничего не умеющими толком юнцами видел. И советами помогал, и объяснял, и подсказывал. И настолько Володя в тот момент и голосом, и интонациями на учителя своего похож был, что многих словно морозом пробрало, передернуло, будто привидение увидели.
И обернувшийся в зал Стельмашок по лицам и по поведению сидящих за столиками понял — все, он больше для этих людей не сопляк зеленый, на которого можно снисходительно сверху вниз поглядывать. Он теперь в «Гильзе» равный, он теперь полноправный ходок. Как любил порой пошутить подвыпивший Рыжий: «Сталкер, мля, краса и гордость радиоактивных Пустошей».
