— Ладно, — Лапшин с трудом подавил рвущийся смешок, — давай-ка посидим, померкуем, как и где продавцов брать будем.
Несмотря на весь мой достаточно богатый в этой области опыт, лежать в засаде — занятие очень сложное и утомительное. Когда ведешь наблюдение за противником, как мы с Толей в свое время у моста возле Белгатоя или в Ца-Ведено, — все несколько проще: на той стороне постоянно какая-то движуха идет, кто-то куда-то бегает, что-то происходит. Словом, меняется обстановка. А вот лежать так, как мы сейчас, затихарившись под довольно реалистично изображающими выгоревшую под летним солнышком сухую степную травку маскировочными накидками и гадать в ожидании: приедут или нет… Все почти как в той древней, времен Афганской войны песенке:
А мы сидим в засаде втихаря
И кушаем дубовые галеты.
Курить нельзя, вставать и спать нельзя
И не дай бог захочешь в туалет ты…
Отличная песня, и очень точно самочувствие в таких ситуациях передающая. Я ее еще в той, прошлой жизни, в одной хорошей книжке вычитал. Там, кстати, парняга тоже впух некисло, вроде как я. Только, повезло ему больше, и попал он в хотя и опасный, но, по крайней мере, вполне предсказуемый и знакомый (пусть только по учебникам и художественным фильмам-книгам) сорок первый год, где развернулся во всю ширь своей щедрой русской души и в конце концов в личные порученцы к усатому Вождю Народов угодил. Живут же люди, а! Одному мне, как тому бедному Ванюшке из поговорки, — всюду камушки. И попал черт знает куда, и занимаюсь непонятно чем. Хотя, нет, чем именно занимаюсь, как раз очень даже понятно — в засаде лежу. Жду и бдю, блин.
А началось все с того, что на штурмовую полосу в нашем ППД
[18]
в Большой Ивановке примчался взмыленный и заляпанный грязью по самые брови посыльный с поста дозиметрического контроля Бригады. Дождик накануне прошел очень хороший, что для этих мест летом — серьезная редкость. Развезло окрестные веси конкретно, вот и решил я, что называется, гнусно и подло воспользовавшись случаем, выгнать своих орлов на полигон, разом превратившийся в раскисшее болото. Как говорится — провести занятия в условиях максимально приближенных к боевым. Вообще-то я их и так вот уже почти полтора месяца гоняю нещадно и в хвост, и в гриву. Здорово помогает даже не омоновский, а еще армейский опыт тех лет, когда я был «страшным», в смысле — старшим, сержантом войсковой разведки на должности замкомвзвода. Так что, порядочки у нас теперь почти как в «непобедимой и легендарной»: ранний подъем, правда, не в шесть, а в семь часов утра, трехкилометровая пробежка в среднем темпе, турники. Тест Купера, который тут, чтобы не вызывать лишних вопросов у личного состава, называю просто силовым комплексом, каковым он, собственно, в свое время в милиции и значился. Раз в неделю — обязательный марш-бросок на «червонец» в полной выкладке. Вспомнил и тут же ввел в обиход «лавочку дружбы». Не слыхали? Зря! Чертовски пользительное упражнение. По сути — то же самое качание пресса на скамье, но не в гордом одиночестве, а всем взводом. Сели плотненько рядком на длинной скамье, обнялись за плечи и погнали под счет. Поначалу — все как обычно, а вот ближе к сотне повторений, когда самые слабые начинают сдавать… Даже если ты «сдох» и сил продолжать у тебя нет, соседи слева и справа все равно не дадут тебе остановиться, ведь ты словно звено в цепочке. А значит — будешь продолжать сгибаться и разгибаться. А мышцам, им все равно, что ты можешь или не можешь, они продолжают работать. А самые сильные, в итоге, чуть ли не вчетвером-впятером тянут вверх всю цепочку из двух десятков бойцов. Нагрузка у них при этом — тоже дай боже. Понятное дело, что поначалу и первые, и вторые ходят после такой «утренней гимнастики» слегка скособочившись и лишний раз им кашлянуть больно, зато видели бы вы, какой прогресс буквально через неделю начинается!
Параллельно с приведением в божеский вид физического состояния своих подчиненных занялся я еще и боевым слаживанием. На четыре взвода я свою роту разбил еще в Червленной, а вот здесь плотно занялся обучением работе в малых группах, разбив каждый взвод на постоянные звенья-«тройки». И бойцы этих «троек» у меня теперь и спали рядом, и ели, и на всех тренировках по боевой подготовке работали только совместно. Именно так нас в свое время незабвенный прапорщик Комаров учил, и, думаю, те из нас, кто в живых остался, очень ему за эту науку благодарны были. Потому как права старая поговорка, и один в поле на самом деле — не воин. Даже если очень крутой, матерый и везучий. Раз повезет, другой, а потом зажмут тебя грамотно, и все — пишите письма мелким почерком. А все только потому, что спину тебе прикрыть некому было. Вот потому и гоняю я парней «тройками». Чтоб чувство локтя у них выработалось, сработанность, чтобы научились друг друга без слов понимать, а главное — чтобы доверять напарникам научились безоговорочно. Потому как иначе — не выжить в по-настоящему серьезном бою. Гоняю серьезно, словно новобранцев в подразделении Спецназа, без скидок на возраст и былые заслуги. Многие, особенно те, кто годами постарше и нагрузки переносит тяжелее, этому факту не шибко рады: хмурые ходят, угрюмые. Но недовольства своего ни словами, ни как-то иначе не выражают. Слишком свежи еще в памяти воспоминания о боях с турками и Непримиримыми, которые многим прочистили мозги и очень наглядно доказали, что у того, кто постоянно держит себя в форме, шансы несколько выше, чем у того, кто на все… кхм… болт забил. И низкие потери нашего отряда на фоне практически полного разгрома всех остальных — яркий тому пример. Так что, молчат мои бойцы, потеют, зубами скрипят, но молчат и работают. Эту самую штурмовую полосу и недостроенную некогда блочную пятиэтажку, которую тут, похоже, уже не одно десятилетие для тренировок использовали, орёлики мои обжили почти так же капитально, как казарму, в которой у них койки стояли.
Штурмполоса, кстати, в Ивановке хорошая, сразу видно, что камышинцы, хоть и превратились уже давным-давно в пограничников, о своем десантно-штурмовом прошлом не забыли и тренировали свой личный состав серьезно. А уж вкупе с грязью полигон здешний превратился во что-то совсем невообразимое. Так что к исходу третьего часа занятий мои воины стали похожи то ли на леших, то ли на водяных, то ли еще на какую-то до невозможности грязную и злобную нечисть. Этот же бедолага-сержант, видно, по дороге изгваздался, не исключено даже, что падал. И дыхание запаленное, будто у загнанной лошади. Что неудивительно: по таким-то раскисшим говнам особо не посайгачишь. Вывод один — что-то важное к нам у бойца.
— Мужики, старший у вас кто? — выдохнул посыльный, переводя дух и вытирая обильно текущий по физиономии пот кепкой.
— Я старший. Что там стряслось?
— Только что из Иловли звонили, вас Лапшин подъехать просил. Срочно.
Вот так номер. Пересекались мы с командиром Бригады довольно часто, но больше как-то в плановом порядке: совещания, налаживание взаимодействия, организация занятий по РХБЗ для нашего отряда, который, с легкой руки Исмагилова и стараниями Курсанта, уже почти все бойцы величают ОМОНом, кто в шутку, а кто и вполне серьезно. И всегда все встречи происходили точно по расписанию, а тут вдруг такая срочность… Ой, не к добру!
