Вдруг сбившиеся в кучу, сдавшиеся кавказцы дружно в голос что-то заголосили по-своему.
– Э-э-э, камандыр, они встают! – взвыл дурниной тот, что махал курткой. – А ты нам вэлел оружие бросить…
Ага, понятно, похоже, мертвые подниматься начинают. Надо срочно их по второму кругу валить. Как ни крути, а мертвецам живых людей, пусть и полных сволочей, скармливать – это уже перебор.
– Так, ОМОН – к машинам, проводим «контроль». «Тамань» – на прикрытии.
Сменив магазин, выпрыгиваю из кабины на грязный асфальт и, обойдя машину, сразу наталкиваюсь взглядом на уже успевшего подняться на ноги мертвого бандита в превратившейся в окровавленные лохмотья короткой кожанке. На меня тот ни малейшего внимания не обращает, ему куда интереснее застреленный водителем азербайджанец, которого вдобавок к пуле в голову еще и обоими левыми задними колесами «покемон» переехал. А он, собака, тяжеленный, одна только бронекапсула – десять тонн, не считая остального. Грудная клетка – в блин раздавлена, кровищи вокруг… А вот восстать ему, после пули в лоб, точно не судьба… Вот такая гримаса судьбы – был ты этому, что восстал, друг и товарищ, а теперь – просто корм. Вскидываю к плечу автомат, включаю фонарь и ловлю в прицел затылок зомби. Нефиг тут! Подчиненные мои тоже времени не теряют – со всех сторон гулко бахают пистолеты. Правильно, это у меня в руках привычный «калаш», а у парней-то – пулеметы. Штука для таких дел тяжелая и неповоротливая. Проще пистолетом. Опять же, упыри пока еще свежие, тупые совсем, вон, один даже встать толком не может, в ногах путается. Ну, родной, так и не нужно оно тебе. Положено мертвому лежать – вот и лежи. Лежать, я сказал!!! Вот, другое дело… Чертовски верно подметил Аль Капоне, доброе слово, подкрепленное пистолетом, куда доходчивее. Даже если собеседник совсем не живой и слов, ни добрых, ни злых, не понимает.
Когда оживших мертвецов на улице не остается, я даю отмашку водителю своего «Урала» и тот, поняв мои жесты, сдает кормой к забору, за которым укрывались бандиты. Там ведь тоже остались трупы, и они сейчас тоже встают. Так зачем рисковать и лезть через забор, если все можно сделать из кузова грузовика? Еще несколько выстрелов, потом «тройка» Мельникова перебирается на ту сторону, за оставшимися там бандитскими стволами. Таманцы наши уже привычно контролируют периметр и приглядывают за пленными. Все при деле.
– Так, орлы горные, – окидываю я взглядом притихших азербайджанцев и киваю в сторону трупов. – Сейчас дружно берем всю эту падаль, и затаскиваем ее назад за забор. Нечего им на дороге валяться, проезду мешать.
Те покорно плетутся выполнять мое распоряжение, а правильно понявший мой жест Гумаров ловко перебирается через забор на ту сторону. Гулко грохают два удара железом по железу и весьма хлипко выглядящие ворота из металлического гофрированного профиля распахиваются настежь, открывая нам доступ на территорию какой-то промзоны, откуда нас, кстати, банда и атаковала. Ничего сложного. Тимур у нас лось здоровый, пулемет ПК даже без патронов девять с половиной кило весит, а замочки на засовах в таких воротах обычно слабенькие. Так, чисто для вида, закрыто, мол. Так что двух ударов прикладом вполне хватило.
– Борян, – шепчет мне на ухо подошедший Буров, – а дальше-то с ними что?
– А что, есть варианты? – отвечаю я вопросом на вопрос.
В ответ Андрей только отрицательно головой мотает. Вариантов на самом деле не имеется. Тюрьмы для них у нас нет. Лишних людей в сторожа – тоже. Да и продукты я лучше на спасенных беженцев потрачу, чем на этих… Так что ответ очевиден.
– Пацанов, думаю, под это дело припрягать не нужно, Живых людей кончать – это не по мертвецам стрелять. Опять же, одно дело – в бою… А так…
– Я тебя понял и согласен, Андрей. Сами справимся, Солоху только предупреди.
– А то он сам не понял.
Второй Андрей уже на самом деле все сообразил сам и только хмуро кивает на мой короткий взгляд в его сторону и легкий кивок в сторону бандитов. Пока азербайджанцы подбирают с дороги и обочины и заносят через открытые ворота тела своих дважды умерших подельников, мы втроем тоже заходим во двор. Обычная складская территория, ничего интересного: двор, кое-как почищенный от грязного и уже почти растаявшего на совершенно не мартовском теплом солнце снега, пара складских ангаров, между которыми приютились старенький грязный грузовой «газон» и электрокар-погрузчик. Ничего примечательного, если не считать растущей кучи мертвых тел у забора.
Заканчивающие свою работы кавказцы посматривают на нашу троицу с явным испугом. Все-таки чуйка у них звериная: мозгами еще не верят, но инстинктами уже все поняли. А когда я красноречиво повел стволом автомата, будто предложив выстроиться вдоль стены, сомнений у них совсем не осталось. Кто-то глухо и тоскливо взвыл в голос, махавший нам курткой, явно старший среди них, попытался было что-то вякнуть:
– Эээ, ты чиво тваришь? Эта, в натуре, беззаконие! Суд гидэ? Пракурор-шмакурор, адвакат всякий?!
– Ты где таких слов умных набрался, «носорожек»? – равнодушным голосом интересуюсь я. – Какой суд, какой адвокат? Ты про введение чрезвычайного положения по телевизору слышал? Все, кончились игры с адвокатами и «отмазками» за большие «бабки», теперь тут правосудие прифронтовой полосы. Короче, по законам военного времени, за бандитизм и попытку убийства сотрудников правоохранительных органов, находящихся при исполнении, приговариваю вас к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение на месте.
После этих слов взвыли уже несколько голосов, а пытавшийся мне что-то доказать про суд и адвокатов главарь, вытаращив глаза, безмолвно, словно выброшенная на берег рыба, шевелил губами, явно пытаясь что-то сказать, но не находя в себе сил.
– Хорош рыдать! – грубо рявкаю я. – Жили как последнее дерьмо, так хоть умереть постарайтесь, как мужчины!
Удивительно, но – помогло. Кавказцы в этом плане, к сожалению, частенько оказываются крепче наших. Понятное дело, что кроме бравады и любви к понтам и дешевым эффектам за этим нет ничего, но способные в последнюю секунду «рвануть на груди тельняшку» среди них встречаются, увы, чаще. Другое воспитание. У них в горах все на виду, каждый поступок замечается и оценивается десятками людей. Любой упоротый «косяк» может навлечь позор не только на провинившегося, но и на весь его род. Этому меня еще в первую кампанию мудрый пожилой «особист» учил. Мол, если хочешь «расколоть» чеченца – «коли» его один на один, без свидетелей. Тогда все получится, если умеешь. А вот если при этом будет присутствовать хотя бы один свидетель из местных – все, можно и не начинать. Скорее всего сдохнет твой пленный, но ничего не скажет. Вот и получается, что горцы чтут поговорку: «На миру и смерть красна» куда лучше многих русских, чьи предки ее выдумали. Бывают, конечно, и исключения, вроде того же «абрека» из Красногорска, ну так тот скорее на публику играл, чтоб пожалели и отпустили. Эти же прекрасно понимают, что отпускать их никто не собирается.
Словом, встретили бандиты свою смерть вполне достойно, по-мужски, без воплей, мольбы и рыданий. Все нам легче. Стрелять в угрюмо смотрящего на тебя врага всегда проще, чем в заливающееся слезами и соплями, валяющееся перед тобой на коленках чмо.
