Через слабые динамики автобусного салона сквозь шум и гам пробивались мелодии ранних песен некогда сверхпопулярной группы «Сплин». Мелодии выдавали с головой возраст водителя автобуса и вызывали приятные ностальгические воспоминания о моментах бурной юности у пассажиров-сверстников. У размягшего Донцова тоже.
К его правому плечу головой прижалась рыхлая огидропириченная дама, пахнувшая назойливыми турецкими духами. Она явно принадлежала к числу именно тех несчастных отверженных, кого сослуживцы и знакомые не пригласили в предвыходной вечер на продолжение пьянки.
Слева сопливил и упирался носом в дорогие кожаные ножны, висевшие на поясе Донцова, прыщавый пацаненок в вельветовой кепке.
Чуть ближе к окну стоял молодой тощий мужчина того возраста, который должен бы называться «почти зрелым»: пиджак расцветки, известной у старых автомобилистов под названием «горчичная-66», из модной до сей поры ткани (как писала в одной статье Фарида, из нее делали солдатские шинели еще для войск генерала Ермолова) спадал с острых плечиков бесформенными мятыми потеками. Мужчина был по-грустному безобидно пьян. Он уже не мог контролировать уставшие от обилии алкоголя в крови мышцы ног, стоявших ровно исключительно за счет узеньких коричневых джинсов. Бедолага крепко держался обеими руками за скользкий, отполированный сотнями рук поручень, но это не спасало. При каждом толчке перегруженного автобуса мужичок смешно приседал, начиная падать, но чудесным образом успевал в последний момент сохранить устойчивость краешком работающего на износ вестибулярного аппарата. При каждом таком «нырке» все пассажиры, кто мог это видеть, не зло хохотали.
Когда Андрею надоело смотреть на страдания бедняги, он повернулся и… увидел Ее.
Молодая шикарная женщина в сером вечернем костюме стояла перед ним, не зная, за что ухватиться в этой толчее. Светло-карие глаза посмотрели на Донцова, и тот за какую-то долю секунды напрягся, расслабился и вновь окаменел от сладкой истомы.
Короткая, нарочито небрежная стрижка пепельных волос.
Вот теперь он, Донцов, смог бы точно так же, как в свои далекие и забытые шестнадцать лет, уверенно ответить на вопрос, существует ли на свете любовь с первого взгляда.
Неведомое и никем так и неизученное поле взаимного притяжения двух совершенно незнакомых доселе людей мгновенно окутало их эфемерным силовым коконом, за пределами которого остались все звуки, запахи и толчки салона.
Возникшее рядом с ним чудесное воплощение женственности тут же добавило смятения в распахнувшуюся душу, проворковав колокольчатым голосом:
— Разрешите подержаться за вашу руку. Спасибо, — и тут же спокойно, глядя в глаза Донцова это совершенство продолжило: — Так забавно… — (Андрей, втягиваясь в глубину ее глаз, еще успел подумать, как необычно прозвучало здесь это слово) — …увидеть столь редкого для этого… — она секунду подумала, потом как-то ухитрилась покачать длинными ресницами по сторонам и решила: — …пятничного веселья мужчину. Вы как из другой жизни! Яркая одежда, рюкзак вон какой — меня вместит с головой! — она очаровательно вздохнула: — Как я вам завидую… Вы, наверное, турист? Из похода только-что? Или экспедиция?
Может быть, эта красавица чуть-чуть выпила в компании подруг, может, немного устала от обыденной серости жизни, может решила для себя что-то еще с утра, но она, так же как и он чуждая этому автобусу, неожиданно решила протянуть ему какую-то ниточку.
Почему не на такси? Такие женщины не ездят в автобусах!
Донцову мучительно захотелось ответить остроумно и складно, но слов и мыслей, подобающих моменту, он так и не нашел. Вместо этого «турист» по-мальчишечьи напружинил мускул на той руке, за которую аккуратно держалась прекрасная незнакомка. Понял, что глупит. И еще понял, что теперь все, что он будет говорить в последующее, еще неопределимое по длительности время, будет сплошь глупым и пошлым, за что он позже изругает себя последними словами.
Женщина скорее всего предугадала такую задержку реакции, мягко продолжала не спрашивать, а вспоминать; она тактично давала неуклюжему собеседнику опомниться:
— От вас чудесно пахнет чем-то забытым… Дымом, рекой… А лучше всего сказать — старой доброй туристской гитарой… — она еще раз прелестно качнула длинными ресницами, вспомнив что-то далекое и светлое.
«А еще лошадиным потом, и сырыми сельдями…» — горестно подумалось Донцову и он решил говорить без мучительных умственных исканий. Так, как получится. Квест всегда советовал в таких случаях примитивно «гнать понты» какое-то время, постепенно нащупывая нужную тональность.
Ну, и какие тут могут быть понты? Рюкзак вот есть — вонючий. Как назло, в этот, может, самый важный в его жизни момент рядом не оказалось ни блестящего БМВ, ни стильного летнего костюма в тон кузова цвета «стратосфера». Стоит он тут, грязный и дымный, как головешка, и на что-то надеется.
Так или иначе, Судьба послала ему Дар и Андрей уже реши II, что будет драться с любыми возможными помехами до последнего:
— Да мы с друзьями с озер только что приехали. Вот, домой еду… (верх красноречия! — теперь злой фальцет этого внутреннего комментария сопровождал каждую его фразу легким ударом невидимого резинового молоточка по отупевшему вдруг мозгу).
— Как здорово! Вы на Ламе были?
— Даже дальше… Ну, и там — тоже.
— А я вот так ни разу и не побывала. Всю жизнь живу в Норильске, а только восторженные разговоры про это озеро и слышу… Я вам так завидую. Говорят, там просто потрясающая природа! Так хочется съездить…
— Так в чем дело? Поехали… — просто и искренне сказал Донцов и, наверно, эта фраза решила все.
Женщина посмотрела на него уже по-другому, особо изучающе, чуть напряглась. Как говорится в Америке, за секунду решала — выходить за этого мужчину замуж или сразу кричать и призывать полицейского. Но тут же вновь потеплела взором, спросила тихо:
— Что, прямо сейчас?
— Ну зачем… Дня через три-четыре.
Наивный, но единственно правильный опыт дискотечных тусовок давних лет пробудился во взрослом мужчине. Он ему и помог. Лепи в лоб — и пусть будет, что будет. Собеседница, видимо, уже приняв отчаянное решение, продолжала удерживать инициативу в этой древней, как мир, игре:
— Простите, а Вас как зовут?
— Андрей… — Донцов смущенно выдавил собственное имя. По имени его называли крайне редко, в чем, отчасти, был виноват и он сам. Так уж повелось еще со времен его службы в роте охраны общественного порядка — Дончак или сержант Донцов. Тогда ему это очень нравилось. Звания менялись, а имя исчезало.
— Арина. И даже Родионовна! Родители девичье имя еще до моего рождения придумали — отец-то Родион… — Донцов, вместо того чтобы удивиться и порадоваться красоте, редкости, а главное — знаковости этого имени, мог думать лишь о том, что он с каждой секундой теряет свой далеко не маленький словарный запас, деградируя просто обвально.
Но самую страшную для себя, ключевую для дальнейших вариаций развития событий фразу он все же выдохнул:
