Все это называется страшно — «успешность».
Идиотическое слово вбивали в меня с первых классов элитной школы, с первых олимпиад и первых же ученических докладов. Успешность давай! Мне почему-то такая перспектива никогда не нравилась. Скучна эта «успешность», нечего будет сказать самому себе в самый последний миг, натягивая на глаза гробовую крышку. Ну жрал… Ну пузо трескалось… Больше биологической нормы не смог, облом. И это все?
Наверное, я когда-то понял, что есть всего два статуса, за которые стоит биться по-серьезному: статус «реально жрущих все новое» и статус «реально открывающих новое». Первых даже в рамках «золотого миллиарда» весьма и весьма немного, всего-то с десяток тысяч, вы их видели в мечтательном авантюрном кино «Казино Ройяль» — они рубеж познали и на нем стоят мертво, никому не отдадут. Жизнь в борьбе провели.
Безбашенных путешественников и авантюристов примерно столько же, никак не больше. Они тоже познали и познают. Ипостаси чем-то похожи, кстати.
Есть и вообще уникальные случаи, когда две эти сущности сливаются воедино, — лично знаю одного такого человека, миллионера-авантюриста. Но это столь редкий случай, что Федя на такие вероятности не претендует.
Не подумайте, я не агитирую, меня ни капли не интересует, что лично вы выбрали, к чему тяготеете и подо что подводите базу. Только про себя. Вышло так, что к окончанию высшей школы я уже выбрал способ жизни. Не буду рассказывать и перечислять постулаты, описывать, как я к этому шел, что терял, где побывал, что там видел и что испытал.
Достаточно одной поверки — меня тоже выбрали.
Курирующие проект Писатели.
А почему? Да потому что моя оценка собственного предназначения оказалась верной. Правильная оценка. Может быть, самая главная в моей короткой жизни. Нет, я конечно же такое доверие свыше оценил и объективно с ним согласен. Вот только путь, после высокой оценки нарисованный мне в виде дорожной карты, меня никак не устраивает. Ошиблись вы немного, Писатели, подождать бы вам нужно было, пока Федя устанет в пути, постареет, обзаведется теплым клетчатым пледом, обрюзгшим догом и дюжиной высокоэнергичных внуков, украденными ножницами отрезающих тяжелые кисти, — прям с фиолетовых штор темного кабинета, выдержанного в викторианском стиле…
А он еще не устал и образа жизни менять не намерен.
Вот как после всего этого мне сидеть сиднем в каком-то замшелом замке, обрастая жирком в амплуа тривиального Главснабженца? И еще: мне почему-то кажется, что Писатели несколько умней, чем это представляется поначалу. Не вложили ли они в сам термин «Спасатель» более широкие задачи и достаточно многослойные смыслы?
Как знать.
В местечке, за характерное сходство миниатюрной бухты с крымским природным чудом на карте отныне обозначенном как Балаклава, мы задержались на три дня, виной чему оказалась неукротимая природная стихия — ураган налетел. Как в песне: «Какой большой ветер напал на наш остров…» Когда крепчающие шквальные порывы начали мотать вершинки сосен, закрепившихся на краю «сторожевых» скал бухты, мы с Маурером прогулялись к океану, чтобы посмотреть на обстановку. И там наш шкипер-романтик, стоя с непокрытой головой на огромном камне, под которым разбивалась в мелкую пену вздыбившаяся вода, классически послюнил палец и поднял его кверху.
— Хороший океанский шторм идет, от десяти до одиннадцати баллов! — с чувством глубокого удовлетворения прокричал он.
Это был приговор нашим планам.
Хотя шторм, как выяснилось, оказался несколько послабее, чем предсказывал Ули Маурер. Что вполне простительно морскому волку, коли он настоящий романтик.
Стихия впечатляла.
Даже в тихой бухте стоячая волна поднимала и опускала «Клевер» так, что пришлось закрепить швартовы заново, кинув еще один конец за толстый ствол старого кедра. Птицы забились в щели и гнезда, рыба ушла в глубины, впрочем, не вся: пара местных косяков привычно укрылась в бухте — не нам одним пригодилась тихая заводь.
Дни провели в праздности, обживая избу и местность вокруг.
В первый же день выстроили баньку, используя стволы упавших деревьев. Живых не трогали: лес лощины невелик, тут только дай себе волю, вмах вырубишь все вокруг. Для основательной жизни нужно организовывать подвоз угля либо искать его поблизости. И ставить ветряки. Только нужно место выбрать грамотно, с такими штормами тупо на гряде агрегат не поставишь.
Потом грузили обе панели канала, планшетную и деловую. Невелика тяжесть, как выяснилось, вчетвером перетащили запросто, без всякого напряга. Скромничать не стали, захватили и чудесные деревянные подставки из небольших «шпал» с профильными выемками — все смонтировали в трюме, закрепили и укрыли до поры.
Быстрее всего время пролетело у Сашки: капитан загрузил его изучением инструкций, положений и руководств, автотренингами с секундомером и практическими занятиями по овладению полезными навыками. Мне читать было нечего, поэтому я записывал в тощий дневник путевые впечатления. Получалось плохо: сказывалось отсутствие практики. Думаешь да вспоминаешь — так образно и ярко получается! Ильф и Петров! А начинаешь писать… как хреновый школьник диктант, тоска зеленая, все слова разбегаются.
В перерывах между занятиями юный бадха умело бил острогой рыбу, а я взял у него пару полезных уроков, хотя и свой опыт имею. Люблю учиться новым умениям.
Гризли начал разлагаться уже через несколько часов, давая почву мыслям о внеземном, искусственном происхождении этого монстра. Поэтому когти я вырубил сразу, всем бойцам на память. Ветер дул с моря, да и запаха особого не было, кисло-синтетический какой-то… На второй день на месте туши хлюпала каша с шерстью и костями, на третий уже и каши не было. Уедем — падальщики в момент растащат оставшееся.
Мы с индусом прогулялись по просеке до дальних скал, почти до самого хребта, убедившись, что дорога не заканчивается вблизи нашего райского уголка, а уходит достаточно далеко. За пятьсот метров до поляны я поставил оба «хаудаха» на сторожок, перетянув струной всю просеку, — не столько на поражение, сколько на сигнал.
На второй день Федя Потапов отличился — сшиб со скальной полки двух горных баранов, создав тем самым чудесный кулинарный повод. Мясо я мариновал по-австралийски, в крепком черном чае с чесноком, а жарил по-армянски, в самодельном тандыре. Это был «карси», то есть настоящий древний карский шашлык. Порции готовишь одним большим куском, подвешенным в разогретой по максимуму каменной «трубе» так, чтобы жар окружал продукт со всех сторон.
Мясо получалось отличное… И оно мне надоело в своей натуралистичности.
Мне снился русский борщ.
В идеале — приготовленный собственноручно. Как же я по нем соскучился!
По наивности своей я искал борщ, или нечто похожее, в молодежном базельском «ZIC ZAC», где меня сочли за сумасшедшего, я не сыскал подобного в пафосном «Белом Слоне», в котором декларируется бешеное разнообразие ассортимента мировых кухонь, только плати. Я был готов забашлять от души — так не могут же, падлы! Трепачи. И даже уютный «Балтазар», принадлежащий моей партнерше фрау Амманн, не удовлетворил столь диковинного для европейцев запроса: просто нет ингредиентов.
