– О, я пчелка, которая день-деньской порхает по цветочкам,
чтобы кое-как насытиться! – усмехнулся незнакомец. – Однако вы польстили мне,
княжна, сравнив с отважным шмелем! Я сберегу ваш комплимент в памяти надолго,
возможно, унесу его с собой в могилу… – Тут он осекся, верно, заметив искру недоумения
в ее расширенных глазах, и уже более сдержанно спросил: – Да вы, верно, не
узнали меня, княжна Александра Сергеевна? Я ведь Шишмарев! Евстигней Шишмарев,
имел честь быть вам представленным на балу в честь именин вашей кузины, Анны
Васильевны Павлищевой, помните? Значит, вы уже в Москве? А я слышал, вас ждут
из Каширина-Казарина через три дня.
Лючия, растерянно моргнув, перебила своего словоохотливого
спасителя:
– Вы ошиблись, сударь. Я не… я не та дама, которую вы
упомянули, и, конечно, не имела чести быть с вами знакомой.
Глаза Шишмарева сделались огромными: водянисто-голубоватые,
невыразительные глаза теперь были проникнуты искренним изумлением!
– Конечно, конечно, – пробормотал он растерянно, с такой
пристальностью вглядываясь в глаза Лючии, что у той зуд начался в щеках, словно
бы от бесцеремонного прикосновения. – Но… виноват, извините великодушно, кня…
то есть я хочу сказать, сударыня. Виноват! Был введен в заблуждение невероятным
сходством с означенною особою. Позвольте загладить ошибку и сопроводить вас к
возку, не то этот сброд… – он особенно грозно шикнул на юродивого, обвитого
веригами, простирающего к господам изъязвленные культи ног, – не то этот сброд,
как я погляжу, проходу вам не даст!
Лючия покорно оперлась на его руку и пошла медленной,
неуверенной походкой. Понадобилось почти сверхчеловеческое усилие воли, чтобы
сдержать пляску пальцев на рукаве темно-коричневого кафтана. Шишмарев,
понадеялась Лючия, не заметил ее растерянности – бубнил себе под нос:
– Право слово, скажи мне кто-нибудь, что у прекрасной княжны
Александры есть двойник, я ни за что не поверил бы. Не знай доподлинно, что
Александра Сергеевна – единственная дочь у своих родителей, остался бы в
убеждении, что вы, сударыня, ее сестра-близнец!
– Уверяю вас, вы ошиблись, – повторила Лючия. – Но я
бесконечно признательна вам за ваше столь любезное заступничество! – Она что-то
еще говорила, столь же равнодушно-светское, и сама поражалась, как обморочно
звучит ее голос. Ну еще бы! Сердце так и ходит ходуном! И все же она нашла в
себе силы и задала еще один вопрос: – А любопытно знать, сударь, как фамилия
той особы, счастливым сходством с коей наделила меня природа?
– Ее зовут княжна Казаринова, – с готовностью ответил
Шишмарев и, чуть понизив голос, добавил: – Но осмелюсь возразить, сударыня.
Речь идет не просто о сходстве! Вы с Александрой Сергеевной неразличимы, как
две капли воды!
***
Очутившись в спасительном одиночестве возка, Лючия велела
кучеру гнать на постоялый двор как можно быстрее. Ее еще пуще затрясло, когда
она услышала ответ Шишмарева… ответ, который знала заранее! Только сейчас
воскресло в ее памяти то место из письма Бартоломео Фессалоне, где он описывал рождение
у княгини Казаринофф второго младенца. Сейчас истина вдруг встала перед ней
неприкрытою: да ведь Шишмарев вел речь не просто о какой-то золотоволосой
москвитянке, чем-то схожей с Лючией, а об ее сестре! Родной сестре-близнеце!
Болтливый и услужливый Шишмарев назвал все, что нужно: ее
имя, имя отца – отчество, как говорится у русских, фамилию. Даму, обладавшую
портретным сходством с Лючией, звали Александрой Сергеевной Казариновой, и это,
без сомнения, была та самая малышка, которая родилась у бесчувственной Катарины
Казаринофф лишь несколькими минутами позже своей сестры, Лючии Фессалоне.
Истерический смешок вспорол сумрачную тишину возка и был тут
же зажат муфточкой. Неоценимый Шишмарев назвал и место, куда следует держать
путь Лючии: какое-то там Каширино-Казарино… верно, имение ее настоящих
родителей. А она-то думала, что придется провести несколько дней в Москве,
пытаясь разузнать место жительства князей Казаринофф.
Вот повезло, так повезло! Надо спешить выезжать, не то, как
здесь выражаются, дороги поплывут, а если настигнет распутица… ах, нет, не дай
бог! А впрочем, может быть, лучше не трогаться с места, подождать, пока малютка
Александрина (будучи старше своей сестры на одну или две минуты, Лючия уже
относилась к ней с некоей снисходительностью) прибудет в Москву? И здесь
броситься в ее объятия: мол, я твоя сестрица, прольем же вместе слезы
радости!..
Новый смешок был придавлен горностаевой муфтою. Если о
встрече с родителями Лючия думала вполне спокойно – без радостного волнения, но
и без отвращения, то предстоящее свидание с Александрою почему-то вызвало в ней
приступ брезгливой пренебрежительности. Какая-нибудь бело-розовая раскормленная
ломака с бесцветными глазами. И это ее богатая, респектабельная сестра! Лючия
оскорбленно фыркнула, но тотчас вспомнила, что Александра – ее близнец, а стало
быть, никак не может быть иной, чем стройной, статной, яркоглазой, как кошка,
столь же грациозной и проворной. Это почему-то оскорбило Лючию еще больше, и от
дурного настроения она не избавилась до вечера: ведь выяснилось, что ехать
немедленно ей нельзя, нет лошадей, а сидеть на месте теперь, когда так близок
был переломный миг судьбы, было для Лючии вовсе непереносимо!
Глава 4
Переправа
…И вот теперь она в полную меру поняла значение вполне
обиходного русского слова – «распутица».
Снежная каша, по которой тащился возок, являла собой что-то
неописуемое. В конце концов Лючия вовсе перестала выглядывать из оконца и
положилась на волю господа и святой Лючии, ее покровительницы: ведь до
Каширина-Казарина оставалось только два дня пути! Впрочем, при такой скорости
движения они могли оказаться всеми пятью, подумала огорченно Лючия и тут же
показала пальцами рожки нечистому, чтоб не прицепился к ее словам… но, видно,
враг рода человеческого оказался проворнее: сани встали.
Лючия выкарабкалась из вороха мехов и выглянула.
