Бергер прошел по двум небольшим комнатам, дивясь безликой
обстановке. Вещи хорошие, дорогие, но все какие-то… никакие. Случайно
собранные, расставленные в случайном, только одному хозяину понятном порядке.
По ранжиру, так сказать. Книги вбиты в полки настолько плотно, что совершенно
немыслимо достать хоть одну. Причем это были собрания сочинений, очевидно,
купленные еще во времена глобального книжного дефицита, когда эти томики
являлись для многих именно необходимым предметом обстановки, а не радостью
жизни. Может быть, их покупали еще родители Симанычева.
На письменном столе стоял хохломской стаканчик с
безукоризненно, словно для рекламы точилки, зачиненными простыми карандашами, а
еще там лежал предмет, от которого суровое сердце Александра Бергера завистливо
сжалось. Это был ноутбук.
– Можно посмотреть? – спросил он, переводя взгляд с Людмилы
на Татьяну Пояркову.
– А чего ж! – великодушно сказала Трегубова. – Смотрите
сколько хотите.
– Конечно, – согласилась и Татьяна. – Только мы его уже
проверяли. Пусто-пусто.
– В каком смысле?
– Да в простом. На обоих дисках только программные файлы.
Никакой информации вообще. Такое ощущение, что ноутбук здесь только для мебели.
– Ничего себе – для мебели! – вдруг обиделась добродушная
Людмила. – Да Генка от него тащился, только и знал, что вечерами за ним сидел.
Когда по бабам не таскался, понятное дело. Или когда в театр не ходил. Ох, и
любил же он театр, это ужас!
Бергер про себя кивнул. Видимо, любил… Но странно. Если
Симанычев проводил много времени за компьютером, то почему Татьяна говорит о
пустых дисках? А впрочем, может быть, он не работал, а только играми
компьютерными увлекался? Всякими стрелялками?
– Я все-таки посмотрю, – предупредил Бергер, вынимая ноутбук
из футляра и разматывая шнур.
Включил. Засветилась заставка.
За спиной сердито фыркнула Людмила. Понятно, это она
заставку увидела. Симанычев воистину был великим женолюбом. И что характерно, и
впрямь отличался любовью не к топ-моделям в стиле Твигги
[19], а предпочитал
рубенсовских женщин. Или кустодиевских. Но – в иных позах, чем на картинах
великих мастеров.
Алина хихикнула, Бергеру стало неловко. Медленно управляясь
со встроенной, неудобной мышкой, включил проводник. А ведь и верно! Одни
программные файлы, ни одного, созданного хозяином. Корзина тоже пуста. Между
прочим, нет и стрелялок – вообще ни одной игры, кроме традиционного набора
пасьянсов. Чем же занимался Симанычев, когда включал компьютер?
Да чем бы ни занимался, этого теперь не узнать. Возможно, он
почуял неладное, опасность какую-то, ведь дело все-таки шло к аресту, и стер
все файлы, чтобы не оставлять следов. А дискеты? Надо бы проверить дискеты.
– А дискеты у него какие-то были?
– Они тоже проверены и тоже пусты, – сказала Татьяна. – Да
можете сами посмотреть, они все лежат во внешнем кармане сумки.
Бергер расстегнул «молнию». А вот и дискеты. Некоторые
новые, некоторые явно не раз использованные. Наклеек никаких, названия файлов
не обозначены, но в том же кармане лежит с десяток конвертов. Видимо, в них
раньше хранились дискеты. Конверты простые, без марок, на некоторых аккуратные
и непонятные пометки карандашом: rtf, doc, txt.
Кстати, не все они непонятные. Что такое doc, Бергер, к
примеру, знал. Это формат, в котором он сохранял все свои документы, когда
работал на компьютере, стоявшем на его рабочем столе в бюро. Кстати, rtf – тоже
формат. Видимо, и txt из этой же оперы.
Специалистом в компьютерах Бергер не был, вот уж нет. Для
него, как и для большинства людей, этот агрегат был просто подобием пишущей
машинки – только чрезмерно, неоправданно сложным. Он предпочитал писать
шариковой ручкой, отдавать тексты на перепечатку секретарше, а к компьютеру
обращался только в случае крайней необходимости.
Бергер взял один конверт. Он был сложен вдвое, а от того,
что в нем долгое время лежала дискета, на конверте обозначилась некая
квадратная выпуклость.
И тут в лицо Бергеру словно ветром повеяло – сырым и
холодным. Он уже держал в руках такой же конверт! И на нем стояла точно такая
же пометка – txt. Только Бергер тогда не понял этой надписи, тем паче она была
полустертой, размытой.
Это было… это было в парке Кулибина! В ночь гибели
Симанычева! И правда, ветер в ту ночь дул сырой и холодный…
В ночь гибели Симанычева? Или все же – убийства? Может быть,
та женщина, которую видели рядом с ним, не просто так «превысила пределы
необходимой обороны»? Может, все дело было в том конверте… вернее, в его
содержимом? В нем могла лежать дискета, которую женщина забрала!
Что за информация была там записана? Теперь уже не узнать.
Надо сказать Татьяне…
А что сказать? Может, конверт просто-напросто вылетел из
упавшей барсетки. Может, он изначально был пуст, или в нем лежали деньги…
Кстати, деньги в барсетке Симанычева были сложены вдвое. Не для того ли, чтобы
поместились в конверте? А пометка txt в данном случае ровно ничего не значит.
Просто совпадение.
Еще одно. Еще одно? Не много ли их?
Бергер медленно и аккуратно убрал дискеты, отключил ноутбук,
уложил его на место.
Сказать Татьяне про конверт? А надо ли? Не усложняет ли
Бергер ситуацию? Нет, кажется, надо сказать… Все-таки она была с ним более чем
любезна. Алина ее подруга, это все понятно, однако Татьяна могла отказать –
запросто. Дружба дружбой, а табачок врозь. Может, и правда долг Бергера –
поделиться в ответ своими подозрениями? Только рассказ этот выйдет чрезмерно
длинным: придется говорить и про Кирилла, и про Малютина, и про эпилептический
припадок Кичи…
– Ну, мы закончили? – нетерпеливо спросила Татьяна.
Бергер кивнул:
– Спасибо, Людмила Васильевна.
– Да не за что, – махнула рукой хозяйка. – Если что –
звоните, дело-то такое… Может, чайку взгреть? На дорожку?
– Нет, спасибо, нам пора, – покачала головой Татьяна.
Простились с Трегубовой, вышли во двор.
– Вон в том доме я живу, – показала Татьяна. – Два шага.
Кстати, насчет чайку – не столь уж плохая идея. Давайте зайдем ко мне? У меня
есть великолепный торт – «Медовый аромат», это просто чудо какое-то, тает во
рту, а чай – какой хотите: и жасминовый китайский, и «Князь Владимир», и
«Камасутра»!
