Свои истинные политические пристрастия Андрей скрывал очень
тщательно. Местные эсеры нужны ему были для того, чтобы исподволь действовать
на них разлагающе и подрывать их авторитет среди рабочих. Он был категорически
против установки Ильича на союз с партией социалистов-революционеров и, хоть не
шумел о своем несогласии на всех перекрестках, исподволь гнул свою линию. При
этом он в глубине души приветствовал линию, взятую эсерами: установку на
террор. Плеве, разорванный на куски бомбой террориста, министр Сипягин, великий
князь Сергей Александрович, Столыпин, Сахаров, тот же Луженовский, потом его
верный сподвижник Аврамов в Тамбове, Крушеван, Клинберг, Курлов в Минске,
Чухнин в Севастополе, Боголепов, Новицкий в Киеве, Багрецов, фон Валь в Вильне,
Хвостов в Чернигове… Кровавый букет, собранный руками эсеров.
Ну что ж, пусть, пусть они своими телами ладят гать, мостят
ту непролазную болотину, которую нужно перейти, чтобы выйти к новой жизни!
Богров, Созонов, Сикорский, Пулихов, Лекерт, Карпович, Гершуни, Каляев,
Дашевский, Балмашев – да их не перечесть!
А как много женских тел легло в ту болотину: Езерская,
Школьник, Каплан, Фрумкина, Фиалка, Спиридонова, сестры Измайлович, Биценко… Да
тоже несчетно! Кто казнен, кто в ссылке, кто расстрелян на месте без суда и
следствия, как младшая Измайлович.
Теперь в гати прибавится еще одно женское тело, а в кровавом
букете окажется имя Смольникова…
Всегда после теракта следовали жесточайшие карательные меры
правительства, не оставлявшие камня на камне от провинциальных эсеровских ячеек.
Если все пойдет как надо, согласно его планам, Андрей Туманский успешно
прикончит Энскую организацию эсеров. После убийства Смольникова от них живого
места не останется! Это даст Туманскому возможность реабилитироваться во мнении
товарищей, да и в своем собственном, после безобразного провала экса около
Волжского промышленного банка господина Аверьянова.
На самом деле это Бориска был во всем виноват, вот кто! Он
должен был понести наказание, но… самоубийца тот, кто попытался бы расправиться
с Бориской. Туманский не был самоубийцей, к тому же беспутный боевик «товарищ
Виктор» мог принести еще много пользы. Страха не знает, делу предан, как пес
хозяину, всегда готов кого-нибудь убить, а также влияние его на женский пол
недооценивать нельзя…
Конечно, он бы справился со Смольниковым наверняка. Но
Туманский прекрасно понимал: тот, кто отправится на это дело, обречен.
Пожертвовать следовало самой незначительной фигурой. Он такую фигуру выбрал…
самую безответную, самую послушную. Новичкам в подобных делах иногда везет
удивительно. Ну а если девчонка струсит… Тогда вся надежда на Бориску!
Теперь Туманский задумался о дочери банкира. Да, девушка ему
еще понадобится. Из нее можно извлечь немалую пользу, и, хоть он не любит
глупых женщин, Марина Аверьянова и ее приданое стоят того, чтобы ими заняться.
Он вошел вслед за Шатиловым в залу, отыскал глазами Марину и
с трудом сдержал улыбку: неужели она его так и не узнает?! В самом деле,
редкостно глупа.
А вот интересно, почему ей так понравился Павел и почему она
совершенно равнодушно смотрит на Андрея Туманского? В чем здесь дело – в бороде
Павла, в его синих очках? Или в том, что он – эсер? Ох уж эта дамская страсть к
кровожадным террористам! Говорят, мужчины жестоки… Ерунда! Никого нет жесточе
этаких вот барышень, перекушавших в детстве конфектов !
Забавно, конечно, – самому с собой соперничать. Однако
придется Туманскому постараться и Марину от Павла отбить…
Что за комиссия, создатель?!
* * *
– Послушайте, господин Скорняков, – сказал
Константин Анатольевич, устало снимая пенсне. – Вы ведь разумный человек,
ну посмотрите на вещи трезво!
– Я нынче не пил, – гордо ответил вышеназванный
господин. – Ни-ни! В рот не брал!
Русанов глянул на своего клиента. Да нет, он и не думал
насмехаться. Совершенно серьезен и в самом деле – трезв.
Идиот…
– Вы желаете разойтись со своей женой на том основании,
что вас-де обманули с размером приданого…
– Ну да! Я ведь как думал – если не на миллионщице, то
уж на прямой богачке женюсь. Оказалось – на нищенке! – горестно
пожаловался Скорняков.
– Ну уж и на нищенке… – с сомнением взглянул на
него Русанов.
– Так ведь вдвое нас с маменькой надули. Вдвое! –
простонал Скорняков. – Кабы раньше знать, что таково крепко лгут люди…
– Конечно, вам и вашему поверенному стоило бы навести
более тщательные справки о состоянии дел вашего будущего тестя, прежде чем идти
под венец… коли уж вы во главу угла ставили только матерьяльное.
– Да мыслимо ли было поверить, что люди на такую подлость
пойти могут, лишь бы девку замуж пристроить! – поддакнул клиент. –
Главное дело, был бы крокодил какой, а то вполне приглядная, небось нашла бы
свое счастье и без меня. И самой было бы хорошо, и я бы сейчас не бился, как
рыба об лед. Все папашка ее, все он! Думал через меня и маменьки моей капиталы
свои дела пошатнувшиеся поправить – ну разве это честно?!
То, что он сам и его маменька пытались поправить собственные
пошатнувшиеся делишки через невесту и невестиного отца капиталы, вовсе не
казалось нечестным господину Скорнякову. Впрочем, Русанов давно уже оставил
попытки воззвать к порядочности клиента. Тот хотел развода – неистово, ошалело
хотел. Сам он или маменька, потому ли, что жаждали мести или присмотрели
очередную «если не миллионщицу, то прямую богачку», – уже не имело
никакого значения. Разводный процесс – что ж, пусть будет так. Для адвокатов
хороший способ заработать. Конечно, если повести дело по-умному.
Вот в том-то и состояла, так сказать, главная закавыка.
– Ладно, оставим посторонние разговоры и сосредоточимся
на главном, – сказал Русанов. – Развод, как вам известно, дело весьма
сложное. Основным поводом для него, который был бы признан церковью – а ведь
только церковь может признать расторгнутым акт вашего венчания! – было и
остается прелюбодеяние одного из супругов. Сие понятно?
– Так ведь мы не грешили. Ни я, ни она, –
конфузливо улыбнулся Скорняков. – Как бы они там ни начудесили насчет
приданого, однако девка мне досталась честная, хорошая она. Такая жизнь
проживет, только мужа знать будет.
«Откуда ты знаешь, что взбредет в голову твоей жене через
месяц после свадьбы, если ей надоест делить ложе с таким арифмометром, как ты?
Не пожелает ли она согреться в объятиях какого-нибудь беззаботного повесы?» –
желчно подумал много чего повидавший на своем веку присяжный поверенный –
циник, ловелас и, как было уже однажды сказано, charment.
