Лидия так радовалась за сына, что перестала обращать
внимание на дочь. Не вдруг заметила, как изменилась Танечка, словно бы за
какую-то неделю из сонного подростка превратилась в нервную девушку. Впрочем,
Лидия всегда была занята прежде всего собой, а потом уж детьми.
– Что-то наша Татьяна Никитична не в меру
заневестилась, – словно между прочим сказала Таисия, личная хозяйкина
горничная.
– Да? Не заметила, – зевнула Лидия.
– А вы приглядитесь.
Наутро она пригляделась – да и ахнула. Ого! Откуда что
взялось… Бюст оформился, попка торчком, завлекательная такая попка, совершенно
по пословице: тугая девка – что горох при дороге, не хочешь, а щипнешь… Глазки
Танечки, раньше детские, доверчивые, теперь смотрели словно бы не на мир, а
внутрь себя. Ох, как знала, как помнила Лидия этот потайной, не девчоночий и
уже даже не девичий, а совершенно женский взгляд… Они с сестрой некогда так смотреть
начали одновременно и по одному и тому же поводу. Они влюбились, к тому же в
одного и того же человека…
Так это что получается? Танька, маленькая Танечка тоже
влюбилась?! В кого, интересно?
– Ну в кого же еще, как не в Лаврентия этого… –
подсказала Таисия.
На Лидию Лаврентий производил странное впечатление. Он ее
чем-то раздражал, только непонятно чем. А впрочем, репетитор, мальчишка, больно
надо думать о нем! И вот извольте видеть…
Лидия никогда не хотела забивать голову неприятностями (а
внезапная любовь дочери к домашнему учителю была, конечно, неприятностью),
предпочитала до поры до времени прятать голову под крыло или вовсе в землю, как
тот страус голенастый и голоногий, которого она видела когда-то на страницах
учебника по естественной истории… Она даже не вслушивалась в Таисьину воркотню,
отмахивалась: «Да ладно, это детская блажь, как пришло, так и уйдет. Как корь,
ветрянка» – и бог весть, до чего доотмахивалась бы, до чего допряталась, когда
б не зашла однажды в комнату дочери в поисках затерявшейся любимой парижской
головной щетки. Танька с некоторых пор начала шариться на мамочкином изобильном
туалетном столике и, словно маленькая сорока, утаскивала понравившиеся вещички
к себе. Щетку Лидия нашла, конечно, сразу. Ворча, принялась выбирать из нее
тонкие, вьющиеся, пепельные Танькины волоски, но нечаянно уронила, и щетка с
разгону въехала под кровать. Лидия нагнулась за ней, приподняла край узорного
покрывала… да и ахнула: под кроватью стояли стопами какие-то тоненькие белые
книжки. Что-то вроде брошюрок общества «Знание», только ни к какому обществу
«Знание» они отношения не имели. Сплошь книги Ильина да Ульянова, в скобках –
Ленина. Лидия отлично знала, что все трое этих господ на самом деле – одно и то
же весьма опасное, растленное, крамольное лицо. На названия она даже не
посмотрела, достало увидеть фамилию автора. Запрещенная литература! Марксизм в
доме! И где? Под девичьей кроватью! Под кроватью дочери!
«Танька ничего не знает! – мелькнула паническая
мысль. – Да, да, она представления о мерзких книжонках не имеет. Наверное,
Катерина сюда этого ужаса натащила…»
Катерина была горничная, которая убирала в детских комнатах.
Смазливая, чрезмерно вострая деваха. Точно, она виновата! Танька сколько раз со
смехом рассказывала, что Катерина, по утрам стаскивая с нее одеяло, говорит не:
«Просыпайтесь, барышня, в гимназию опоздаете» – или что-то в таком роде, а
бормочет: «Вставай, подымайся, рабочий народ!» Танька над ее словами только
хохотала, Лидия тоже – некое безобидное фрондерство повсеместно было в моде. Но
склад антиправительственного, гнусного чтива под кроватью ребенка… Катька
связалась с политическими оборванцами и, пользуясь попустительством хозяев,
нанесла запрещенных книжек в дом. А если обыск?! Вдруг кто-то из слуг их видел?
Слуги – враги, донесут…
У Лидии мигом стали белые от ярости глаза (с самого детства
она была необычайно, до потери разума вспыльчива). Она побежала, путаясь в
юбках и размахивая щеткой, и буквально через пять шагов столкнулась в коридоре
с Катей. Налетела на нее коршуном, принялась колотить щеткой по чем попало,
зеркальце с задней сторонки вылетело, разбилось, ручка отломилась.
Катерина вяло, изумленно защищалась, причитала бестолково:
– Что вы, барыня? Да барыня же, вы что? Зеркало
разбилось, к несчастью!
– К несчастью? – взвизгнула Лидия. – А оно
уже случилось, несчастье! Для тебя! Мигом собирайся, и чтоб духу твоего в доме
не было!
Катерина побледнела, опустила руки, лицо стало злым:
– А, понятно. Нашли, значит?
Лидия закричала что-то безудержно-оскорбительное, Катерина
сначала люто насупилась, а потом разрыдалась:
– Меня? Это вы меня так честите? Я-то тут при чем? Меня
они застращали, что, коли не буду молчать, подсунут что-нибудь из барских
вещей, переполох поднимут, а на меня укажут, как на воровку. А кому ж охота с
хорошего места уходить? Только я знала, что добром дело не кончится, диво, что
никто раньше не наткнулся. Сколько веревочке ни виться… Лаврентий этот ваш не в
меру осмелел, как с Татьяной Никитичной связался.
Лидии словно кипятком в лицо плеснули: перестала видеть,
слышать, понимать, дышать.
– Как это – связался?!
– Да вот так. Все по ее воле, по ее охоте… –
плаксиво бормотала Катерина, и Лидия почувствовала, что сейчас тоже заплачет.
Это было страшно – ощутить такой прилив ненависти к дочери,
какой она вдруг испытала. К дочери – и к этому ее…
Оттолкнула Катерину и сломя голову понеслась в мезонин,
твердо зная, что сейчас убьет Лаврентия, если он окажется там.
Оказался. Лежал на кровати. При виде хозяйки вскочил. Лидия
не убила его, конечно, не ударила, не накинулась, даже не накричала. Пока
бежала, в ее бедную голову вернулось подобие соображения: если между Татьяной и
этим поганцем случилось непоправимое , совершенно необязательно, чтобы о том
знал весь дом, довольно, что Катерина знает… Одну ее можно заставить молчать –
подкупить, запугать, она девка добродушная, – а остальные ничего не должны
даже подозревать!
Поэтому Лидия говорила с Лаврентием тихо – но так яростно,
что в горле что-то хрипло клекотало, будто у хищной птицы.
Он стоял бледный, отмалчивался, только ноздри раздувал да
бровями, чернющими своими хищными бровями изредка поводил. На Лидию глаз не
поднимал, пока она не спросила впрямую, было у него что-то с Танькой или нет.
Ох, как тут глаза у него сверкнули:
– Как вы смеете?! С Татьяной?! Вы с ума сошли!
– Она в вас влюблена, это видно! – прохрипела
Лидия.
– Ну и что? Она еще девочка.
