Рядом с нелепой Настей сидела Наташа – голубоглазая девушка
с длинной русой косой и в кофте и юбке – вроде бы опрятных, простеньких, но
столь туго облегавших фигуру, что это выглядело почти неприлично. Впрочем,
сколько помнила пьесу Сашенька, эта Наташа была довольно скромная и приличная
девушка (хоть и якшалась с неподходящей публикой). То есть отнюдь не роль
требовала от Клары Черкизовой таких вызывающих одеяний. Но она вообще ходила
только в переобуженных платьях, всячески выставляя себя напоказ. Рассказывали,
будто платья эти она берет напрокат , что, с точки зрения всякой уважающей себя
дамы, считалось верхом неприличия. Но с точки зрения мужчин, в платьях или без,
там было что выставлять: роскошный бюст, тонюсенькая талия, крутые бедра. С
точки зрения женщин, смотреть на «это бесстыдство» было весьма противно.
Вдобавок Клара Черкизова была смазливая (мужчины называли ее красивой)
блондинка (женщины называли ее белобрысой, крашеной выдрой), и слава о ней шла
самая дурная. Иногда она пела модные песенки в «Венеции» и даже в «Белом
медведе» – ресторанах, куда ни одна приличная женщина и шагу не шагнула бы. Из
уст в уста передавалась смелая острота: дескать, господин Шмелев, управляющий
«Венецией», сделал объявление, мол, девицы легкого поведения в его ресторан не
допускаются и их просят не утруждаться попытками проникнуть туда, однако на
эстраде у него целыми вечерами вертится самая настоящая блудница, которая
совратила половину добропорядочных людей в городе и не собирается на этом
останавливаться.
Насчет половины, очень может быть, сие преувеличено, зато
Сашенька Русанова близко знала как минимум одного человека, который и впрямь
был совращен Черкизовой, совершенно потерял от нее голову и в разум
возвращаться не собирался. Как оно ни печально, это был Сашенькин отец Константин
Анатольевич Русанов…
– И говорит он мне страшным голосом: «Драгоценная моя
любовь…» – проговорила между тем Настя, и Сашенька несколько отвлеклась от
своих печальных мыслей о несовершенствах собственного родителя. Спектакль-то
шел своим чередом!
Интересно, а почему для постановки в Народном театре выбрали
такую невыразительную сцену? Почему в ней не участвует Вознесенский, который
играл Ваську Пепла? И как играл! В любом случае даже патетические вопли Сатина
– его роль в спектакле исполнял господин Пряхин – о том, что человек – это
великолепно, это звучит гордо, – было бы слушать приятней, чем смотреть на
Черкизову.
– Хо-хо! – между тем с издевкой произнес
Грачевский, он же Бубнов. – Драгоценная?
– Погоди! – отмахнулся от него Манин-Барон. –
Не любо – не слушай, а врать не мешай… Дальше!
– «Ненаглядная, говорит, моя любовь! – с некоторым
завыванием произнесла Настя. – Родители, говорит, согласия своего не дают,
чтобы я венчался с тобой… и грозят меня навеки проклясть за любовь к тебе. Ну и
должен, говорит, я от этого лишить себя жизни…» А леворверт у него – агромадный
и заряжен десятью пулями… «Прощай, говорит, любезная подруга моего сердца,
решился я бесповоротно… жить без тебя – никак не могу». И отвечала я ему:
«Незабвенный друг мой… Рауль…»
– Чего-о? – изумился Бубнов. – Как? Краул?
– Настька! – захохотал Барон. – Да ведь… ведь
прошлый раз – Гастон был!
– Молчите… несчастные! – вскочила Настя. –
Ах… бродячие собаки! Разве… разве вы можете понимать… любовь? Настоящую любовь?
А у меня – была она… настоящая! Ты! Ничтожный!.. – крикнула она
Барону. – Образованный ты человек… говоришь – лежа кофей пил…
Конечно, постановка была Сашеньке совершенно неинтересна,
однако она вдруг подумала, что госпожа Маркова в самом деле была хорошей
актрисой, пока не покинула сцену ради выгодного брака. Даже сейчас она играла
превосходно. Настю стало ужасно жалко… А вот Наташа выглядит неестественно,
подумала Сашенька. Никакая она не актриса, эта Клара Черкизова! Вообще нет
таланта! Что в ней нашел отец? Кстати, Шурка тоже считает ее красавицей. Право,
все мужчины ужасно глупы!
– Не хочу больше! Не буду говорить… Коли они не верят…
коли смеются… – сердито сказала между тем Настя, но все же продолжила
пылко: – И вот – отвечаю я ему: «Радость жизни моей! Месяц ты мой ясный! И мне
без тебя тоже вовсе невозможно жить на свете… потому как люблю я тебя безумно и
буду любить, пока сердце бьется во груди моей! Но, говорю, не лишай себя
молодой твоей жизни… Как нужна она дорогим твоим родителям, для которых ты –
вся их радость… Брось меня! Пусть лучше я пропаду… от тоски по тебе, жизнь моя…
я – одна… я – таковская! Пускай уж я… погибаю – все равно! Я – никуда не
гожусь… и нет мне ничего… нет ничего…»
Настя закрыла лицо руками, а Сашенька почувствовала, что на
глаза ее навернулись слезы. «Я пропаду от тоски по тебе… я погибаю…» Ну да, это
словно про нее, это она пропадает, погибает от тоски по Игорю Вознесенскому!
Вдруг раздался неприятный голос Клары Черкизовой:
– Не плачь… не надо!
«А тебе какое дело?! – чуть не закричала Сашенька,
смаргивая слезинку. – Хочу плакать – и буду!»
И спохватилась. Это не Клара Черкизова подала ей
издевательский совет – это Наташа пытается успокоить Настю. А Барон хохочет:
– Детка! Ты думаешь – это правда? Это все из книжки
«Роковая любовь»… Все это – ерунда! Брось ее!..
– А тебе что? – сказала Наташа. – Ты! Молчи
уж… коли бог убил…
Лука взял Настю за руку:
– Уйдем, милая! Ничего… не сердись! Я – знаю… Я – верю!
Твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит –
была она! Была! А на него – не сердись, на сожителя-то… Он, может, и впрямь из
зависти смеется… у него, может, вовсе не было настоящего-то… ничего не было!
Пойдем-ка!..
И увел Настю в глубину сцены.
– И чего это человек врать так любит? – хмыкнул
Бубнов. – Всегда – как перед следователем стоит, право!
– Видно, вранье-то приятнее правды… – задумчиво
сказала Наташа. – Я – тоже…
– Что – тоже? Дальше?! – насторожился Барон.
– Выдумываю… – пояснила Наташа. – Выдумываю и
– жду…
– Чего? – допытывался Барон.
Наташа смущенно улыбнулась:
– Так… Вот, думаю, завтра… приедет кто-то… кто-нибудь…
особенный… Или – случится что-нибудь… тоже – небывалое… Подолгу жду… всегда –
жду… А так… на самом деле – чего можно ждать?
Она замерла, уставившись в зал, словно там искала ответа на
свой вопрос. И другие актеры тоже замерли в тех позах, в которых их застала
реплика Наташи. И они о чем-то вопрошали зрителей взорами…
В эту минуту из-за кулис послышался проникновенный баритон:
