«Опричники» спускались по лестнице как-то ужасно долго…
Аксаков и Саша сидели, подтянув к подбородкам колени, не
глядя друг на друга.
Наконец шаги затихли. Снизу доносились чьи-то голоса,
плакала какая-то женщина, но Саше было сейчас не до них. Она повернулась и со
всего маху хлестнула Дмитрия по лицу.
И зарыдала в голос.
– Не орите, вы… безумная, – сказал Дмитрий
насморочным голосом, зажимая разбитый нос. Шепотом он добавил еще какое-то
слово, Саша не поняла какое.
Дмитрий соскочил с дивана, добежал до своих брюк, валяющихся
на полу, поднял их неловко, одной рукой, вынул из кармана платок. Прижал к
носу. Осторожно подошел к окну. Присвистнул…
Саша посмотрела на его голую спину с цепочкой позвонков, на
исподники, туго обтянувшие поджарый зад, на перелетевший на спину шнурок с
крестом… И снова зарыдала, громче прежнего.
– Да тише, говорят вам! – прикрикнул
Дмитрий. – А то вернутся – подумают, что я вас тут убиваю.
– Лучше бы меня убили… – застонала
Сашенька. – Лучше бы меня… чем…
– Лучше бы? – воскликнул Дмитрий, подскочил к ней,
сдернул с дивана и подтащил к окну. – А ну, смотрите! Значит, лучше,
говорите?
Саша против воли глянула.
Внизу в луже крови лежала женщина в черном монашеском
одеянии. Она лежала на боку, и был виден горб на ее спине. Неподалеку
распростерлась Милка-Любка. Еще двое каких-то мужчин невдалеке – в изломанных,
неживых позах… А вот двое городовых волокут, держа под руки… Марину! Господи,
Мопся! Неужели она тоже мертва? Нет, пытается поднять голову, что-то крикнуть…
Жива, слава богу. А Милка-Любка? Неизвестно… А горбунья в
черном – это же послушница из часовни Варвары-мученицы! Та самая, которой Саша
отдала бумажку с именем великолепного Мокко Аравийского и иже с ним!
Она убита, убита… Столько крови… как будто вся она, до
капельки, вытекла из худенького, изуродованного тела…
Что тут случилось?!
– Видите? – спросил Дмитрий, крепко держа ее за
плечи и встряхивая. Время от времени он громко шмыгал носом – видимо, кровь еще
текла. – Вы дура, Александра Константиновна, позвольте вам сказать. Если
бы я не ворвался в ту комнату, где вы изволили привораживать какого-то ферта с
помощью карточного шулера Морта, если бы не втащил вас, как куль с мукой, по
лестнице через люк сюда, в комнату, да не призвал на помощь все средства
маскировки, которые только имелись в моем распоряжении, – еще неизвестно,
где бы вы сейчас были! Может быть, валялись тут убитая, а не то вас бы, как
Морта и Марину, отвозили в узилище…
Он чуть повернул Сашу, и она увидела поодаль от неподвижных
тел серый мрачный фургон, в который городовые заталкивали колдуна. Значит, он и
есть Морт? До чего странное имя… по-французски – смерть. Боже мой, к тому же
фургону волокут и Марину! А ее-то за что?
Неизвестно… Одно известно: Дмитрий прав, сто раз прав. Если
бы не он…
Идут, обнявшись, смеясь и толкаясь,
В открытые настежь пивные.
Идут, как братья, шумя и ругаясь,
И все такие смешные, —
процитировал вдруг Дмитрий из Саши Черного, и Саша Русанова
посмотрела на него дикими глазами: не сошел ли с ума? Или испугался больше, чем
хочет показать? А уж она-то как перепугалась!
– Не думайте, что я вам не благодарна, – выдавила,
дрожа распухшими, нацелованными губами: маскировался Дмитрий на славу, изо всех
сил маскировался! – Только что же нам теперь делать?
– Как что? – пожал он плечами и отошел к своим
вещам. Нагнулся над ними, подбирая с пола.
Саша против воли посмотрела ему между ног.
Зажмурилась…
– Как что? – повторил Дмитрий, выпрямляясь. –
Одеваться и быстренько отправляться домой. И молчать, молчать, делать веселую
мордашку и радостно смеяться. Понятно? Боже сохрани хоть словечком обмолвиться
о том, что тут сегодня происходило! – Он ткнул пальцем в окно, а потом – в
сторону дивана. – Особенно об этом, а то… – усмехнулся, отводя
глаза. – А то мне, как порядочному человеку, придется жениться на вас!
Саше показалось, что в лицо ей выплеснули кастрюлю кипятку.
– Вы что?! – вскрикнула в ужасе. – Никогда! Я
люблю другого, я на все готова, чтобы быть с ним! Я выйду замуж только за него!
Дмитрий глянул исподлобья и снова прижал платок к носу.
– Да я и не претендую, – буркнул
неразборчиво. – Только, видно, он-то вас не больно любит, коли вы к
колдуну притащились. Впрочем, ваше дело. Я вообще, как вы знаете, сговорен с
мадемуазель Савельевой. Правда, в последнее время наши отношения несколько
охладели, но сейчас я понял, что ошибался, их надобно наладить вновь.
– Ну и налаживайте что хотите и с кем хотите! –
взвизгнула вдруг Саша так, что Дмитрий покачнулся. – А меня оставьте в
покое! И подите вон отсюда! Вы что, думаете, я буду при вас одеваться?
Дмитрий вспомнил, с какой скоростью слетала с нее одежда
четверть часика назад – ну конечно, она не сама раздевалась, он осуществлял
маскировку… Однако не поздно ли строить оскорбленную невинность после того, как
они на глазах столпов самодержавия, полицейских, разыгрывали пылких любовников
– он впивался в ее губы и мял ее плечи и груди? Между прочим, хоть разум его
был настороже, но плоть разыгралась не на шутку, и, будь он менее благородным
человеком, кто знает, что могло бы произойти здесь – опять же, в целях
маскировки!
И ради чего он так страдал? Ради кого рисковал? Ради
какой-то дуры, которая до полного отупения влюблена в другого дурака, не
ведающего, какое счастье ему привалило?
– А ну-ка, возьмите! – Он собрал, комкая, с пола
ее штучки-тряпочки и швырнул в лицо. – И вечно вы жеманитесь, как поповна…
Сейчас вовсе не до этого! Быстро одевайтесь, и я отвезу вас домой.
* * *
...
«Лондон. 52 различных национальных и колониальных флага
поднято одновременно в Стратфорде-на-Эйвоне послами, министрами и высшими
чинами в ознаменование 350-летия со дня рождения Шекспира».
...
«На организованных петербургским автомобильным клубом гонках
на скорость участвовали 32 машины различных стран. Лучшую скорость показал
Меркуриев на «Бенце», пройдя версту в 28 секунд. Во время гонки в автомобиле
«Пежо», в котором ехали французы Диени и Классан, пройдя финиш, сидевший у руля
резко затормозил при скорости 120 верст в час. Автомобиль был разбит, оба
гонщика убиты».
