Жалкая получилась шутка, но на большее Лидия не способна.
Ничего, пусть Туманский знает, что она еще жива, она еще сопротивляется, хоть
сопротивление ее и похоже на содрогание умирающей лягушки, через которую
учитель пропускает электрический ток, чтобы продемонстрировать его
гальванические свойства. Сын рассказывал, что-то такое проделывал их учитель
естествознания. Лидию тогда чуть не стошнило от омерзения. А теперь ее затошнило
от страха – не только муж, но и дети, ее дети могут узнать о Бориске, если она
не послушается Туманского. Стыд, стыд… такого стыда не пережить! А главное,
даже если бы она нашла в себе силы расстаться с Бориской (только где ж эти силы
взять?!), все равно Туманскому есть о чем рассказать, чем ее опозорить.
Где-то она читала, в какой-то книжке, будто на Украине мажут
дегтем ворота того дома, где девку обгуляли или молодуха ведет себя не нравно.
Глупости какие! Не дегтем, ох нет, не дегтем мажут те ворота, а дерьмом. И она,
Лидия, будет им измазана по злой воле Туманского…
– Какие листовки, что вы глупости говорите? –
усмехнулся Туманский. – То, о чем я вас прошу, никакой трудности не
составит. Всего-то и нужно, чтобы вы подробнее рассказали мне о вашей
племяннице, об Александре.
– А вам зачем? – уставилась на него Лидия. –
А, ну да! Она ведь теперь богатая невеста. Жениться задумали? – спросила и
выдавила из себя улыбку. Опять эти содрогания лягушки…
– Пожалуй, я для нее староват. Да она и не в моем вкусе, –
улыбнулся и Туманский. Повеселей, конечно. – Однако вы почти угадали – я
намерен содействовать ее скорейшему браку.
– С кем?
– Ну, с кем… – пожал он плечами. – Она ведь в
кого-нибудь влюблена. Все барышни непременно в кого-то влюблены. Ваша
племянница, полагаю, не исключение. Вот я и хочу знать, в кого.
Лидия опустила глаза. Аверьянов не только рассказал ей о
своем намерении передать Саше деньги – он объяснил, почему захотел сделать это.
Какая душевная история с ее любовью к актеру… Довольно пошлая, впрочем! Ну что,
сказать об этом Андрею? Саше вреда большого не будет, за актера ее никто не
отдаст, да и сам он к ней равнодушен, зато Туманский, глядишь, отстанет от
Лидии.
– Честно говоря, я еще не вполне хорошо знаю своих
вновь обретенных родственников, – начала она все еще сдавленным
голосом. – Мы совершенно чужие люди, если уж быть честной… Однако вот одна
весьма прозрачная тайна моей племянницы, известная многим: она до одури
влюблена в Игоря Вознесенского.
– А кто это? – нахмурился, вспоминая, Туманский.
– Ну, Вознесенского знает весь город! Все мужчины
бешено к нему ревнуют, потому что все дамы и барышни моментально теряют от него
головы, стоит им на него только посмотреть.
– Что, такой уж красавец?
– В самом деле красавец. К тому же – актер
Николаевского театра. Чуть ли не каждый вечер красоту свою напоказ выставляет.
– И ваша племянница поддалась всеобщему
поветрию? – Туманский пожал плечами. – Да ну, это несерьезно. Кто
только по младости лет не влюбляется в актеров да актерок! Детская болезнь,
которая скоро и бесследно проходит.
– А у вас что, дети есть? – спросила Лидия, изо
всех сил стараясь обрести былое высокомерие и больше не выдавать Туманскому
своего страха.
– Бог миловал! – презрительно отозвался тот.
– Тогда и не говорите того, чего не знаете. Детские
болезни иной раз до старости аукаются. Боюсь, что у Сашеньки тот же случай. Она
в Вознесенского влюблена до полной потери разума. Она за ним гоняется с
предложениями руки и сердца…
Туманский даже отпрянул:
– Что вы говорите?
– Да то, что слышите! – с торжеством усмехнулась
Лидия.
– Но это же… – Он хищно усмехнулся. – Это же
просто великолепно! Именно то, что мне нужно! Теперь только и осталось, что
узнать о нем побольше. Есть человек, который… – Он не договорил, вскочил:
– Я должен ехать.
Лидия вздохнула с облегчением: наконец-то она хоть ненадолго
от него избавится! А может быть, и надолго, может быть, навсегда? Может быть,
она ему больше не понадобится?
Туманский уже шагнул к двери, как вдруг остановился:
– Ч-черт! Зачем ехать? Я и позабыл о благах
цивилизации! Нужно уметь ими пользоваться!
Он подошел к телефонному аппарату, снял трубку. Стукнул по
рычагу:
– Алло, барышня? Дайте верхнюю часть, 79—79.
«Какой противный номер! – подумала Лидия. –
Интересно, чей это телефон?»
– Добрый день, Яков Климович, – заговорил, как
только его соединили, Туманский. – Вас беспокоит один поклонник вашего
таланта. Меня зовут Павел.
«Что, – удивилась Лидия, – какой еще Павел?! Ах
да, у них же, у всех революционеров, клички какие-нибудь, словно у воров.
Конечно, и Бориска – имя не настоящее… Ах, Бориска! Ладно, лучше не буду о нем
думать. Все обойдется, непременно обойдется… А кто такой Яков Климович?
Поклонник его таланта… Он тоже актер? Ну конечно же! У кого Туманский может
навести справки о Вознесенском, как не у актера? – Она попыталась
вспомнить афиши. – Яков Грачевский, вот кто это! Боже мой, такой
импозантный мужчина… Неужели он в связи с ними? Экая шваль…»
Тут же она сообразила, что тоже в связи с ними , а потому
тоже вполне заслуживает названия швали, и покосилась на Туманского с новым
приступом ненависти. А тот продолжал разговор:
– Рад, что вы меня узнали. Чем вас так обеспокоил мой
звонок, Яков Климович? Что плохого в том, что один человек звонит другому и
заводит с ним разговор об искусстве? Уверяю вас, в этом нет ничего ужасного!
«Понятно, – мрачно кивнула Лидия. – Грачевский
обеспокоен, что разговор будет подслушан. Боится он товарищей . Да и я боюсь…
Эх, как же мы с ним влипли в революционный водоворот!»
– Я не перестаю восхищаться вашей игрой, – как ни
в чем не бывало продолжал Туманский, который явно и сам был актер
отменный. – Надеюсь, вы и впредь будете радовать ваших поклонников. Вообще
труппа ваша чрезвычайно хороша. Вот тот же Игорь Вознесенский… Предмет обожания
стольких дам, стольких девиц! Наверное, каждая спит и видит, как бы его под
венец увлечь. А он… у него есть дама сердца? Что?!
Лицо Туманского вытянулось. Видимо, тоже получил какой-то сюрприз
… Лидия хотела было позлорадствовать, да забыла – ее разобрало любопытство.
