«Ничего себе! – охнула про себя Сашенька. –
Столько берет отец за прием. И многие врачи просят дешевле… А тут какой-то
колдун… Ой нет, не какой-то. Врачей и адвокатов много, а колдун – один.
Один-единственный, кто может причаровать Игоря Вознесенского!»
– Я согласна, – быстро сказала она. – Когда
пойдем? Можно сегодня? Я только за деньгами сбегаю, у меня с собой нету
столько.
– Ух ты, какая прыткая, – пробормотала растерянная
Милка-Любка. – Нет, сегодня нельзя, сначала мне с ним сговориться нужно.
– Тогда завтра! – решительно проговорила Саша.
– Ну, давай завтра, – кивнула Милка-Любка. –
Приходи в это же время на Новую площадь, на базар, стань там, где гребенки
разные продают, я к тебе подойду.
– Завтра понедельник, базара не будет, – напомнила
Саша.
– Эх ты, забыла я! – всплеснула руками
Милка-Любка. – А я-то собиралась заодно гребенку новую купить, нынче уж не
поспею, в «Магнолию» возвращаться пора… Ну да ладно. Тогда давай у складов
встретимся, у тех, что на Прядильной улице. К воротам подходи, и я туда
прибегу.
– Хорошо! – быстро сказала Саша. – А ты когда
к колдуну пойдешь договариваться?
– А что такое? – удивилась Милка-Любка.
– Иди прямо сейчас, слышишь! А то вдруг он уйдет
куда-то?
– Эк тебя разобрало, сердешная! – чуть ли не со
слезой сказала вдруг Милка-Любка. – Ой, жалко тебя, ой, разревуся
я… – И она в самом деле громко всхлипнула. – Да разве можно так –
из-за мужика-то? Плюнь, плюнь на него, падлу, забудь, найдешь еще свое счастье!
– Нет, – медленно покачала головой Саша. –
Без него мне счастья нет.
– Эхма… Без него нет, а с ним будет ли? – уныло
промолвила Милка-Любка, которую, видимо, жизнь сделала немалой философкой. Но,
увидев, что Сашины глаза тоже сделались на мокром месте, торопливо замахала
руками: – Тихо, тихо! Не плачь! Сделаю, как просишь! Я уже иду к колдуну,
видишь?
И она, для наглядности подобрав юбку, споро побежала через
площадь к Немецкой улице. Споткнулась на гранитном поребрике, окаймлявшем
деревянный тротуар, обернулась, засмеялась…
– Завтра на Новой площади! – донеслось до Саши, и
Милка-Любка скрылась за домами.
* * *
Кто это сказал, что жизнь интересна не сама по себе, а теми
сюрпризами, которые она преподносит? Неважно, впрочем, как его звали, этого
любителя неожиданностей, а важно, что был он идиот!
Сюрпризы… Их Лидия с детства ненавидела. Если тебе говорят:
«Сюрприз!» – непременно жди гадости. Вот хорошенькая коробочка с ленточкой,
которая непременно завяжется узелком, и ты испыхтишься, ногти переломаешь,
развязывая ее. Потом осторожно открываешь коробочку. Разворачиваешь шелковистую
бумагу. Ждешь невесть чего… а там лежит какая-нибудь ерундовина, которая тебе
вовсе не нужна, которую только и можно, что кому-то передарить, да и то стыдно
будет сделать такой подарок.
Но это еще ладно. Бывают сюрпризы и похлеще. Только берешь
коробочку в руку, а она – р-раз! – сама в твоих руках распахивается и
оттуда выскакивает отвратительный чертик, разевает рот и визжит, как визжит
нечистая сила в «Потонувшем колоколе» Гауптмана: «Кво-ракс! Бре-ке-ке-кекс!»
Чудилось, этот издевательский визг доносился до Лидии, когда
она слушала Андрея Туманского, внезапно заявившегося к ней, заставившего
отложить поездку в рукодельную школу для девочек (жена управляющего весьма
активно занималась благотворительностью и устройством судеб выпускниц школы),
выслушать его… И после этого и речи не могло быть ни о каких
девочках-рукодельницах. Ничья судьба более не интересовала Лидию, кроме
собственной. Еще бы! Раньше она думала, что делает в жизни только то, что
хочет. Теперь оказалось, что вся ее жизнь должна складываться так, как укажет
Андрей Туманский. И не только должна, а уже складывается. Потому что Бориска…
обожаемый, вожделенный… лучший из всех в мире… без которого Лидия уже не может
обходиться…
Бориска и Туманский – одна шайка!
И если она хоть в чем-то ослушается Туманского, он расскажет
Никите, что у его жены есть любовник, и этот любовник – уголовник, убийца,
которого разыскивает полиция. Наверное, они крепко связаны. Какими-то общими
делами, может быть, кровавыми преступлениями.
Эх, если бы можно было выдать Туманского Смольникову! Ничего
Лидии не хотелось так страстно, как сделать так, но… это же все равно что выдать
Бориску, она прекрасно понимала. А с другой стороны, схватят Туманского – не
поздоровится и Никите, который привез его из Москвы и дал работу на заводе.
Лидии было страшно даже представить, сколько здесь накуролесил вкрадчивый
негодяй. Эх, легковерный добряк Никита, убежденный, что Туманский давно
отрешился от своих социалистических заблуждений!
Лидия прижала ладони к щекам. Руки были ледяные, а щеки
горели, и она во время разговора только и делала, что снова и снова
прикладывала ладони к лицу, но они мгновенно нагревались, как от печки, и ей
становилось еще хуже. И в голове шумело.
Сюрприз… Что и говорить – славный сюрприз!
– Да вы не волнуйтесь так, Лидия Николаевна! –
долетел сквозь гул голос Туманского – участливо-омерзительный. Казалось, ему
самому неприятно видеть, какое кошмарное, разрушительное впечатление произвели
на Лидию его откровения. – Неужели вы не поняли, что я вовсе не жажду
портить вам жизнь? Я искренне привязан к Никите Ильичу и к вам, считаю вас
прекрасными людьми. Я благодарен вам, поверьте! Я забочусь о вашем здоровье, о
вашем благе…
Лидию так и передернуло.
Ох, какая гнусность – эти намеки на здоровье! Ну да, у нее
прошли застарелые, мучительные мигрени с тех пор, как в ее жизни появился
Бориска. Впрочем, Туманский о мигренях не знал… а все-таки гнусно, гнусно!
– Единственное, чего я хочу от вас, Лидия Николаевна,
так только помощи. Совсем небольшой помощи!
– Что, листовки ваши разбрасывать? Где? В рукодельной
школе? Нет, туда, конечно, вы и сами пробрались. На балу в Дворянском собрании?
В клубе дам-патронесс Энска и губернии? На приеме в доме губернатора?
