Инна была готова и не сомневалась, что навсегда причислена к
категории «ценного партийного имущества», несмотря на то, что весьма
расходилась во взглядах со многими большевиками и эсерами на необходимость
эксов. Ленин был большим поклонником Сергея Нечаева с его «Народной расправой»
и теориями физического уничтожения или терроризации «особенно вредных» лиц,
беспрекословного подчинения низов вышестоящим революционерам, оправдания любого
аморализма, если он служит интересам революции, ибо цель оправдывает средства.
Инна же стояла, пожалуй, на точке зрения меньшевиков, которые вечно ставили
вопрос о недопустимости эксов и вечно их запрещали… на что никто, впрочем,
особого внимания не обращал. Инна, несмотря на свою легкомысленную внешность и
легкомысленное же поведение, была очень практичной женщиной (не зря говорят,
что именно еврейки, а вовсе не немки наилучшие хозяйки, а Инна по отцу-выкресту
была еврейкой) и считала, что эксы – пустая трата времени и сил. Ну, конечно,
иногда не совсем пустая, но очень уж нерациональная, если сопоставить дебет с
кредитом. Вспомнить хотя бы налет на Тифлисское казначейство. Море крови
пролито, Тер-Петросян, товарищ Камо, схвачен и заключен в тюрьму, и куча денег
понадобилась на подкуп и запугивание врачей, которые должны были констатировать
его безумие… Вроде бы на руках оказалась целая куча денег – взяли тогда 341
тысячу рублей, – но все они оказались в купюрах по пятьсот рублей, номера
которых были известны в банках. Разменять никакой возможности! Пришлось отправлять
группы товарищей за границу, одновременно в несколько городов. Кончалось это
редкими удачами и частыми арестами. Вот и Семашко был схвачен в Женеве… Деньги,
можно сказать, так и пропали!
Словом, Инне Фламандской рабоче-крестьянские методики
казались грубыми и бессмысленными. Она предпочитала беспроигрышные «житейские
комбинации», такие, какой была, например, акция с деньгами Шмидта…
Умер в Москве один человек, Николай Шмидт, оставил деньги
юным своим сестрам. Большие деньги – ведь умерший был племянником Саввы
Морозова, правда, к тому времени уже покинувшего сей мир. Поскольку и
племянник, и дядя играли в свое время в революционные игры, щедро поддерживали товарищей
(и не без их помощи, кстати, оба отправились на тот свет!), поскольку, значит,
они были как бы свои, то и деньги их, счел Ленин, должны принадлежать партии.
Двум особо ответственным товарищам, Таратуте и Андриканису, было предписано
влюбить в себя наследниц, жениться, перевести на свое имя имущество и средства
супруг – и передать эти средства партии. Два миллиона – хорошая сумма, ради нее
можно и под венец с классово чуждой особой пойти, и в постель с ней лечь… С
большими или меньшими издержками, но операция «Наследницы» была-таки завершена.
Именно для осуществления подобной комбинации Инна и прибыла
сегодня в город Энск.
Экипаж между тем поднялся на Верхнюю Волжскую набережную.
Инна завертела головой. Слева была удивительной красоты река, справа –
удивительной красоты здания, по изысканности архитектуры не уступающие
московским. Особенно вот это, серое, с кариатидами… Можно вообразить, что с ним
сделают, когда сюда придут гегемоны! Инна от души пожелала, чтобы победа
мировой революции была отсрочена как можно дальше, а гостиница с завтраком оказалась
как можно ближе.
О, да вот она, гостиница, уже следующий дом!
Инна приняла руку Андрея, вышла из экипажа, улыбнулась
Виктору…
– Скажите, Павел, я смогу еще побеседовать с этим
товарищем ближе к вечеру, когда мы решим наши дела?
– Разумеется.
Корректный поклон, строгий взгляд. Прекрасный он человек,
Павел! Просто сокровище!
– Павел, вообразите, сколь ответственное дело на вас
возлагается, – говорила Инна спустя полчаса, сидя за столом в роскошном
двухкомнатном номере, намазывая маслом шестой калач – знаменитый энский, каких
нигде больше не сыскать! – и приканчивая третью чашку чаю.
– Конечно, – кивнул Андрей, рассеянно возя
ложечкой по блюдцу и с изумлением поглядывая на гостью. «Вот прорва! Главное,
тоща, как змея, а мечет-то как! Я двумя калачами наелся, а она… Оголодала там
на французских-то пустых супчиках! Или наш Бориска так ее раззадорил?»
– Что-то вы не проявляете особого энтузиазма от моих
слов, – Инна с сомнением взглянула на Андрея, потом с тем же выражением
посмотрела на последний калач, который тоже как-то уныло, без особого
энтузиазма, лежал на блюде. Может, не хотел отправиться вслед за собратьями?
Или, наоборот, скучал по ним?
– Ну, я не мальчик, чтобы прыгать на стуле от
восторга, – позволил себе нахмуриться Андрей. – Тем более что пока не
вижу способов… путей, так сказать, не вижу.
– Но я же вам рассказывала о деньгах Шмидта! –
возмутилась Инна. – Вы что, пропустили мои слова мимо ушей?
– О деньгах Шмидта я знал и без вас, – насупился
Андрей. – Таратута был моим хорошим другом, поэтому я побольше вас в курсе
некоторых деталей.
– Ну?
– Ну и ну. Где я вам сейчас возьму, из рукава выну, что
ли, человека, который умудрится влюбить в себя Александру Русанову, понравиться
ее отцу и семье настолько, что они дадут согласие на брак, поведет ее к алтарю,
завладеет деньгами, а потом приберет все к рукам, как это пытался сделать в
свое время Андриканис, если вам это известно, конечно?! – не удержался от
ехидства Павел.
– Разумеется, известно, – кивнула Инна. –
Издержки в любом деле неминуемы. Но ведь тогда удалось справиться с
Андриканисом, удастся справиться и с вашим женихом.
– Нашим? У меня вообще никакого жениха нет! Понимаете?
Нет!
– Неужели здесь столь маленькая организация? –
недоуменно воззрилась на него Инна. – Неужели мы не найдем человека,
которому сможем отдать партийный приказ…
– Мы не сможем отдать партийный приказ Александре
Русановой, вот в чем дело, – со вздохом сказал Андрей. – Я ее отчасти
знаю… косвенным образом, по чужим отзывам, но имею о ней некоторое представление.
Вообще все эти барышни из интеллигентных семей вполне типичны. Она должна как
минимум полюбить будущего мужа. Она не должна видеть в нем пошлого охотника за
приданым, каким в глазах ее, в глазах ее семьи и в глазах общества непременно
будет выглядеть всякий жених, появившийся после сверхщедрого подарка
Аверьянова. Я… честно говоря, я просто не вижу в Энске человека, который мог бы
в одночасье свести ее с ума. Вот разве что Виктор…
Произнося это имя, Андрей не устоял перед желанием выразить
собеседнице все то презрение, которое к ней испытывал. Однако Инна не обладала
даже намеком на чувство юмора, а потому издевки не ощутила:
