– Причем ценнейшие. Очень надежный человек, не раз в
деле проверенный, – серьезно сообщил Андрей. – И очень преданный. Вы
сможете хм… побеседовать с ним, когда мы поговорим о наших делах. Или желаете
начать с него?
Инна повернула к нему голову. Черты лица под густой вуалью
были почти неразличимы, голос звучал невозмутимо:
– Да. Где это можно устроить? До отеля еще далеко?
– Приблизительно тридцать минут, – так же
невозмутимо ответил Андрей, который был чрезвычайно хорошо осведомлен о
привычках дамы, которую счел нужным послать к нему Центр для устройства дел,
жизненно важных для партии. – Но если вас не смущает экипаж…
Инна пожала плечами.
– Виктор, – проговорил Андрей, – найди,
голубчик, проулок…
– Будет исполнено, – с ленцой отозвался кучер.
Проулок между двумя изрядными кирпичными лабазами нашелся в
мгновение ока. Виктор, конечно, знал город замечательно.
– Я, с вашего позволения, пройдусь, покурю, –
сказал Андрей и спрыгнул на землю. Краем глаза он успел заметить, что
исполнительный Виктор уже перебирается с козел внутрь экипажа.
Андрей пошел вдоль дороги, доставая портсигар и с
преувеличенным вниманием разглядывая низко нависающие ветви берез, почки
которых уже набухали зеленым листом.
Какое счастье, что есть Бориска… Андрей и сам никогда не
отказывал себе в радостях плоти, к тому же Инна была весьма отзывчивым
товарищем, однако у нее имелись свои странности. К примеру, она не могла лечь в
постель с человеком, с которым ей предстояло решать какие-то партийные дела.
Она считала, что совместные содрогания могут лишить любовников объективности,
если между ними потом, при обсуждении важного вопроса, вдруг возникнут
разногласия. Во всем этом, конечно, была изрядная толика софизма. Ведь если
деловых разговоров в тот день не предстояло, Инна могла улечься в постель хоть
с кадетом, хоть с эсером, хоть с большевиком, хоть с самим архангелом Михаилом
или генералом жандармского управления, несмотря ни на какие разногласия.
А сейчас – сейчас пусть потрудится во имя победы революции
Бориска, для того и взят с собой. А то ведь можно было не просить у Шатилова
экипаж, не усаживать его кучера в трактире, не покупать его молчания, а
просто-напросто взять извозчика. Дешевле бы вышло. Хотя дело не в деньгах, конечно…
О нет, дело именно в деньгах! Ведь Инна приехала сюда не
ради чего другого, а только ради денег.
Ради денег Марины Аверьяновой. Нет, теперь – Александры
Русановой…
Раздался веселый свист.
Андрей обернулся.
Бориска, уже перебравшийся на козлы, махнул рукой.
Быстро управился, однако!
Андрей торопливо зашагал к экипажу.
Бориска являл собой воплощение ленивой невозмутимости.
Инна сидела, чинно сложив руки на коленях, лицо по-прежнему
под вуалью, в одежде не заметно даже намека на беспорядок. Можно было подумать,
что здесь только что шел разговор о погоде, а не что иное. Parler de la pluie
et du beau temps, вдруг вспомнил Андрей гимназический курс французского. Эта
идиома означает «говорить ни о чем».
«Вот именно», – ехидно подумал Андрей.
– Мы сможем позавтракать немедленно, как приедем в
отель? – спросила Инна.
– Ну, не совсем, придется сначала оформить ваш
номер, – повернулся к ней Павел. – Но если вы желаете, здесь есть
недурной трактир…
А что такого, у некоторых после этого появляется зверский
аппетит!
– Тракти-ир? – брезгливо протянула Инна. –
Воображаю! Нет уж, едем в отель. Вы шутник, Павел.
Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! «Тракти-ир», видите ли! Как будто
она только что имела дело с принцем крови, а не с сормовским убийцей.
Впрочем, Андрей умел снисходительно относиться к маленьким
слабостям проверенных товарищей. А Инна Фламандская была человеком проверенным
и надежным. Она выполняла самые деликатные финансовые поручения самого Ленина,
и можно было не сомневаться, что ни одна копейка из партийных денег никогда не
прилипнет к ее рукам. Помимо заранее обговоренного гонорара за осуществление
операции, конечно!
А что? Одни наивные бабочки и мотыльки, лишь только
начинающие свой полет к испепеляющему все живое факелу революции, убеждены, что
жить можно одними идеалами. То, что Инна Фламандская путешествует первым
классом, одевается у самой дорогой портнихи России или в самых фешенебельных
maisons de couture, останавливается в самых лучших отелях и обедает в
изысканных ресторанах, идет вполне в русле той генеральной линии, которую задал
Ленин. Давно прошли те времена, когда он перебивался кое-как и ютился в дешевых
меблирашках. В «Лионском кредите» у него счет – № 6420, – где
сосредоточены и партийные, и личные деньги. В Париже он жил около парка Монсури
(невесть почему так ужасно, Мышиная гора, назвали такую красоту!), в дорогом
квартале (близость роскошного парка стоит денег!), в дорогих квартирах из
четырех комнат, больших и светлых, – сначала на улице Бонье, потом на
Мари-Роз. Семья обладала «в достаточной мере поедательными способностями», как
любил он пошутить в письмах. «Волжские продукты», так им любимые, посылались из
России, доставлялись специальными курьерами: икра, балык, семга… Он ведь вырос
на Волге, Владимир Ильич, он все это очень любил. Лечился он только у хороших
врачей. Инна некоторое время назад виделась с Горьким, тот показывал ей письмо
Ленина: «Упаси боже от врачей-товарищей, от врачей-большевиков в частности!
Право же, в 99 случаях из ста врачи-товарищи «ослы», как мне сказал один хороши
й врач. Уверяю Вас, что лечиться надо тольк о у первоклассных знаменитостей!»
Горький восхищался талантом Владимира Ильича создавать для своей работы самые
лучшие условия и с огорчением говорил, что он так не умеет.
Конечно, он прибеднялся, на самом деле все он умел, Инна
была у него на Капри, в Сорренто…
Ну, разумеется, заботиться о себе за счет партийных денег
могут позволить только те, кого Ленин называл «ценным партийным имуществом». Он
указывал, что партия – не благотворительная организация, не Армия спасения, она
может помогать только ответственным своим работникам, и решительно выступал
против «кормления всех без различия». В том-то и дело, что «различия» никуда не
денутся даже и после победы мировой революции, к этому надо быть готовыми всем
и каждому.
