– И что же, такого невозможно найти? Да вот хотя бы Глеб Максимилианович Кржижановский, – подсказываю вариант. – И Красин подошел бы, но его вряд ли можно сдернуть с работы в НКВТ.
– Все такие люди, к сожалению, уже загружены работой. Мало их у нас, грамотных технически, мало! – Феликс Эдмундович машинально потирает левую сторону груди.
– Сердце прихватило? – Только этого еще не хватало! А впрочем… Может, оно и к месту. – Лекарства какие-нибудь есть под рукой? – Мой собеседник еле заметно качает головой. – А что врачи-то говорят? Сделать что-нибудь можно?
Дзержинский слабо машет правой рукой, потом тихим голосом, стараясь глубоко не дышать, с трудом выдавливает:
– Что они скажут… Не волноваться, не перегружать себя работой… Больше гулять на свежем воздухе… Капли какие-то прописали… Толку с тех капель!
– А нитроглицерин? – торопливо интересуюсь у него.
– Нитроглицерин? – с недоумением повторяет он. – Взрывчатка? При чем тут это?
– Что же у вас за доктора?! – восклицаю в сердцах. – Уже полвека для купирования приступов стенокардии успешно применяется спиртовой раствор нитроглицерина. А с восемьдесят второго года американской фирмой Parke DavisCo производится очень удобный препарат нитроглицерина в твердой форме, по одной сотой грана в шоколаде. Вот, попробуйте, – протягиваю ему коробочку, из которой извлекается на свет божий флакончик с коричневыми драже. – Можно проглотить, но лучше положить на язык и ждать, пока рассосется. Быстрее подействует.
Дзержинский неуверенным движением берет драже, которое лежит на моей ладони, кладет в рот и осторожно откидывается на спинку своего рабочего полукресла. Через некоторое время дыхание его становится более глубоким, складки морщин между бровями расправляются. Меняется и взгляд – он становится жестким, сосредоточенным.
– Вы ведь сами сердцем не страдаете? – небрежно бросает он, но мне явственно чувствуется, что это голос председателя коллегии уже не ВСНХ, а ОГПУ.
– Нет, с сердцем у меня пока все в порядке.
– Значит, лекарство вы взяли с собой нарочно? – Голос уже настойчив, небрежность из него улетучилась.
– Разумеется! – Ты думаешь, я буду отпираться? Ничего подобного.
– Зачем это вам? – Голос стал еще жестче.
Пока не началась игра в «вопросы здесь задаю я!», попробую перехватить инициативу:
– Представьте себе, Феликс Эдмундович, что при очередном сердечном приступе доктора ничего не смогли сделать. Ведь вы, наверное, считаетесь с вероятностью и такого исхода? – делаю свой заход издалека. – Кто тогда будет вашим наиболее вероятным преемником на посту председателя ОГПУ?
– Скорее всего, поставят Вячеслава Рудольфовича…
– Менжинский уже сейчас довольно серьезно болен, а через два-три года на деле уже не будет способен руководить таким ведомством. И у кого тогда окажутся в руках реальные рычаги руководства? Мне, признаюсь честно, очень не хотелось бы, чтобы этим человеком стал Ягода. – В данном случае надо играть открыто. Полагаю, в такой мотив Дзержинский поверит.
– Боитесь, что Ягода затаил на вас злобу из-за конфликта в Берлине? – Гляди-ка, все он помнит. И в объяснения пускаться не надо.
– Ягода – весьма исполнительный сотрудник, способный администратор, человек с деловой хваткой, неплохой хозяйственник, – перечисляю положительные качества Генриха Григорьевича. – Человека с таким набором достоинств на пушечный выстрел нельзя подпускать к карающему мечу революции. Он неизбежно превратит ОГПУ в механизм послушного исполнения воли начальства – в такой же, каким сейчас является сам. Не спорю, такие люди полезны. Но не в деле руководства борьбой с политическими врагами Советской власти. Ибо он не будет различать между врагами Советской власти и врагами своего начальника.
Дзержинский выслушал мой монолог не прерывая, затем произнес:
– Вы напрасно наговариваете на Генриха Григорьевича. Он проверен нами на деле и доказал свою преданность нашей партии.
– Думаю, да. Ровно в той же степени, что и его протеже Александр Яковлевич Лурье, которого вы сами вычистили из РКП. Только Ягода значительно умнее и изворотливее. – Не помешает немножко раззадорить председателя ОГПУ.
– Откуда в вас столько злобы и предубеждения? – воскликнул Феликс Эдмундович.
– Проведите сами проверку контактов Ягоды с Лурье и обратите внимание на недавние дела последнего. Надеюсь, в ваших силах сделать это не со слов Ягоды? – нажимаю на вторую половину фразы. – Рад буду ошибиться и убедиться в беспочвенности своих подозрений. – Ох, боюсь только, что проверять тебе ничего особенно и не нужно. Многое ты и так знаешь. Но от покровительства Ягоде не отказываешься. Однако… Может быть, что еще всплывет, о чем я не знаю? Лишняя гирька на весы не помешает.
– Странный вы человек, Виктор Валентинович, – вдруг произносит Дзержинский. – С одной стороны, дельные предложения, и смотрите вы далеко вперед. Кстати, помнится, ведь это с вашей подачи в ИНО создается аналитический отдел? И заняться научно-технической разведкой тоже вы предложили?
В ответ молча киваю.
– А с другой – ригоризм какой-то странный, да еще и беспочвенный, – продолжает Феликс Эдмундович. – И чего вы так на Ягоду взъелись?
– Взъелся? – резко переспрашиваю я. – Кажется, я ничего против него не предпринимал. Лишь высказал свое мнение. А вот снятие меня с поста замнаркома внешней торговли – это его рук дело. Да, да – в данном случае мне известно точно, – отвечаю на невысказанное сомнение Дзержинского, обозначившееся на его лице. – Он не постеснялся лично обработать в нужном духе нескольких членов коллегии, особенно тех, на кого есть компрометирующие материалы.
– Даже так? – по-прежнему недоверчиво реагирует мой собеседник.
– Да бог с ним, с Ягодой! – вырывается у меня восклицание. – Неужто мне тут, в ВСНХ, заняться больше нечем, как ему кости перемывать? Нужна нам более детальная проработка вопросов о научно-технической политике и о подготовке кадров?
– Безусловно! – тут же откликается Дзержинский.
– Тогда по первому вопросу, вероятно, следует обратиться в НТО и проработать предложения с техническими специалистами?
– Так и сделайте. А вот с кадрами сначала надо получить принципиальную политическую санкцию и постараться, чтобы конкретная проработка решений не уплыла из наших рук. Тут уже мне надо будет постараться.
– Кстати, а какие капли вам доктора прописали, не припомните? – спохватываюсь в последний момент.
Феликс Эдмундович чуть морщится:
– Трава какая-то… – тянет он. – Валериана… еще боярышник… и, кажется, еще что-то.
– Наперстянка? – тут же задаю вопрос.
– Да… Вроде наперстянка, – отвечает Дзержинский.
– Пожалуйста, не пренебрегайте этими каплями! – говорю ему как можно настойчивее. – Чудес они не сделают, но при регулярном приеме ваша грудная жаба, надеюсь, станет вести себя поспокойнее.
