Спешившиеся ордынцы, грозно поводя пиками и ятаганами, бросились осматривать избы. Выбивая ударом ноги хлипкие двери, басурмане ворвались в ближайшие дома, и десятник, ожидавший привычной ругани, звона стали, предсмертных воплей, рыданий и визга, услышал… тишину.
А в следующий миг, на притихшую улицу Выселков галопом вылетела основная часть отряда. Во главе с сотником и шаманкой. Командир отряда мигом подметил брошенных лошадей и разъяренно рявкнул на растерянного десятника.
— Что здесь происходит, Мустафа?! Почему я не вижу ни пленных, ни убитых? Где трупы врага и куда подевались твои люди?!
— На нас кто-то напал, сагиб! Я приказал осмотреть дома.
— И что? Они все там уснули?! Или уселись, чтоб бросить кости на удачу?
— Я не знаю, сагиб… В этой деревне все очень странно… Несколько воинов уже погибло…
— Да? Тогда почему я не вижу трупов? Не ищи себе оправданий, Мустафа! Иди и сам посмотри: чем твои псы там занимаются!
— Как прикажете, сагиб…
Десятник поклонился и бросился к ближайшему дому. Но не к зияющему зловещей чернотой, распахнутой пасти хищного зверя, дверному проему, а к окну. Подбежал, ухватился руками за подоконник, сунул голову внутрь и — сильно взбрыкнув ногами, полез в дом. Мгновение спустя он странно обмяк, переломившись в пояснице, но все так же упорно продолжал переползать через подоконник, пока полностью не скрылся внутри.
— Засада! Все ко мне! К оружию!
Сотник еще не понял, откуда исходит опасность, но в том, что десятник Мустафа мертв, как и все его люди, сомневаться не приходилось. И опытный командир отдал единственно верный в такой ситуации приказ — собирая силы в единый кулак. А нападать или убегать — надо было еще решать.
— Увы, это не засада, мой господин, а смертельный капкан! — прокаркала у него за спиной шаманка. — Чародей заманил нас в поселение мангусов!
— Мангусов?!
Услышав самое страшное еще с детских лет для каждого правоверного слово, сотня опытных бойцов в тот же миг утратила всякое подобие строя и стала сбиваться в плотную кучу. Никто не хотел оставаться снаружи клубка. Бесстрашные степные воины, плюющие в лица врагов, презирающие собственную смерть и не страшащиеся пыток, превращались в трусливых зайцев от одной только мысли о возможности стать добычей пожирателей душ.
Сама по себе смерть для басурманских воинов всего лишь неизбежное и чуть неприятное ощущение, которым сопровождалось освобождение истинного духа от телесной обузы, перед вхождением в райские чертоги. Но, если мангусы сожрут душу, что же тогда вознесется к Создателю? Как Аллах сможет встретить погибшего воина в Саду Грез и наградить его вечным блаженством? Что станут ласкать нежные руки прекрасных гурий?.. Ужаснее участи невозможно себе представить.
Сохраняющая спокойствие во время всей этой суеты, шаманка подняла руки над головой и хлопнула в ладони. Потом выпрямила их перед собой, ладонями вниз и чуть согнув пальцы, наподобие когтей — резко очертила круг, соединив кисти с громким хлопком за спиной.
Лица степняков просветлели. Обычные воины мало понимали в магии, но жест, набрасывающий защитный колпак, узнал каждый.
— Ты сможешь их победить? — недоверчиво спросил сотник, из-за суеверного страха даже не называя пожирателей душ по имени.
— Я — нет, не смогу… — ответила та, выискивая что-то в своей торбе. — Живому с мертвым — ни в обычном бою, ни в магическом — никак не совладать. Это — как пытаться угомонить наводнение, поливая реку водой из кувшина. Но, у меня есть нечто, чего они бояться. Вернее — то, что поможет призвать сюда их вечного врага.
* * *
"Человек! Пришло твое время! Ты обещал помочь! — раздался в голове Куницы голос деревенского старосты. — Шаманка призывает ифрита! С духом огня мы не сладим… Вернее — управимся, но при этом — очень, очень много наших погибнет".
"Я помню… Сейчас что-нибудь сообразим".
— Помочь? — переспросил Степан, удивленно глядя на казака. — Ты что, брат Тарас, белены объелся? Мы же, вроде, как собирались их между собой стравить. Или запамятовал?
— Собирались…
— Но, я так понимаю: ты передумал?
— Передумал…
— И когда только успел, скажи на милость? — вздернул брови побратим. — Вот же шило! На час одного нельзя оставить!
— Успел…
— Издеваешься?! — осерчал Небаба.
— Ну, что ты, Степан, — примирительно ткнул его кулаком в бок Куница. — Объяснять долго. Так, поговорил с Петром по… душам. После обязательно расскажу подробно… Ответь лучше: нет ли у тебя в запасе какого-то чародейского трюка, чтоб помешать шаманке?
— Да с какой стати мне это делать? Упырей спасать? Извини, я — против. Пусть грызется нечисть!.. Чем больше издохнет, тем чище вокруг станет! Вспомни, мы же именно этого хотели!
— Все верно, брат, — слова казака звучали твердо и уверенно. — Но то было раньше. Я не стану спорить с тобой, не время сейчас… — Куница тронул побратима за локоть. — Прошу, поверь: так будет правильнее всего. Так — нужно!
— Ифрит — это очень плохо, парни, — присоединился к их спору Орлов. — Норов у духа огня еще тот. И если он разозлится, да пойдет куролесить — то на версту вокруг только оплавленная земля останется. На которой — полвека ничего расти не будет. Знаю, приходилось как-то видеть.
"Быстрее, человек! Мы уже не успеем уйти. Ифрит набирает силу! Ты ведь обещал…"
А тем временем прямо посреди улицы, в полуметре над землей заплясал, вызванный умением шаманки, махонький огонек. Сперва он был размером с язычок пламени от зажженной свечки, но понадобилось всего несколько ударов сердца, чтобы ифрит подрос до размеров горящего факела и приобрел очертания скособоченной пятиконечной звезды.
— Гм… — задумчиво пробормотал Небаба, перебирая в уме подходящие к случаю заклинания. — Да, я бы мог обратить волшбу шаманки против нее же, если б удалось старуху чем-то отвлечь. Но как? В момент призыва духов чародей так сосредоточен, что ничего не слышит и не видит. Да и воинов вокруг нее, почитай вся сотня сгрудилась…
А Куница его уже не слушал. Мысль, посетившая парня, была столь необычная и дерзкая, что он, не раздумывая, зажмурился и…
Неведомо, именно так и загадал Тарас, или просто не смог по-иному объяснить волшебным силам собственное желание, но над подобием пляшущего огненного человечка неожиданно возникла деревянная кадка. Зависла на мгновение, будто сомневаясь в том, верно ли она истолковала волю человека, а потом резко опрокинулась, выливая на ифрита воду. И — громко зашипев, словно разъяренный кот, еще не вошедший в полную силу, дух огня превратился в облако пара, которое тут же было радостно подхвачено и развеяно легким ветерком, так вовремя созданным или подвернувшемся под руку.
— Нет!!!
Истошный и переполненный отчаяньем визг, раздавшийся в следующую минуту, был столь пронзителен, что все басурмане схватились за головы, закрывая едва не лопнувшие глаза и зажимая ладонями уши. У воинов стоявших ближе всего к шаманке, носом хлынула кровь, а у многих помутилось сознание. А лошади и вовсе взбесились… Часть понесла, другие взвились на дыбы, сбрасывая всадников, а еще часть — совершенно взбесившись, хватала зубами все, до чего могла дотянуться. При этом, мощные лошадиные челюсти, в основном, сжимались на бока сородичей и ногах ордынцев.
