— Ну, будет тебе… Будет… — попытался урезонить друзей Куница. — Что вы как малые дети друг на дружку взъелись? Степан, перестань! Или это волшебное вино на тебя так подействовало?
— Вино? — оживился Василий. — Где? Осталось еще?
— Да, вона… — смущенно ткнул пальцем в колодезный сруб Куница. — Хоть залейся…
Томимый жаждой после схватки и от потери крови, опричник не заставил себя дважды просить, а быстро метнулся к указанному месту и восхищенно присвистнул.
— Здорово! Никогда прежде подобного дива видеть не доводилось. Твоя работа, Степан? — поинтересовался в перерыве между глотками. — Молодец. Вкусно… Кстати, а почему Небаба?
— Тараса… — не стал присваивать себе чужие заслуги чародей. — А одежду, зачем наколдовывать? Вона — тючок у седла. Все твое, что в Ужали носил.
— Куницы? — спросил о главном Орлов. — Так ты что, казак, теперь еще и колдовать умеешь?
— Учусь… — непонятно ответил тот. — Бабушка сказала: у меня дар повелевать желаниями…
— Угу, ценное умение, если использовать с умом… — кивнул Василий, не отрываясь от сулеи, потом с большим сожалением отодвинул горлышко от губ и продолжил разговор.
— Что одежку прихватили, спасибо. Но я прикинул: возможно, переодеться в женское, не такая уж и глупая мысль. Если соглядатай дал знать, что тут казак и девка, значит, именно это они и должны увидеть, когда прискачут. Иначе шаман заподозрит неладное, и ордынцы станут осторожничать. И врасплох захватить не удастся.
— А то, что нас было двое, а стало трое — ничего? Может, тебе не спешить одеваться, а побыть еще птицей? — чересчур простецки предложил Степан.
— Супротив ордынских лучников у орла нет шансов… Кроме того, кому-то надо упырей предупредить, вот двое и останется. Все-таки сотня ордынцев, это не зазевавшийся монах. И если к их встрече не подготовиться, ничего у нечисти не получиться. Даже с нашей помощью…
— Предупредить упырей, это правильно, — одобрил Куница. — И кто из нас озаботиться столь благородным, а главное — важным делом?
— Да кроме тебя больше некому, — ответил Небаба. — Я должен оставаться, чтобы басурманский шаман мою ауру мог ощутить. Василий мог бы, но он с упырями и ихним старостой не знаком. Так что, жребий тебе достается… И знаешь что, побратим мой дорогой, поскольку у нас лишних лошадей нет, а я больше под седло не хочу, было бы здорово: если б ты попытался очутиться в Выселках так же, как перебирался из корчмы в родную хату…
— А если не удастся? — растерялся Куница. — Я ведь и не помню, как у меня получилось. Захотел сильно…
— Вот и теперь захоти… — осклабился Небаба. — И вообще — не надоело еще собственное нытье? Не умею, не знаю!.. Учись, брат! Или нам с Василием розги заготовить?
Глава восемнадцатая
Похоже, шутливая угроза применить телесное наказание, возымела нужное действие — переместиться в Выселки удалось с первой попытки.
Куница и сморгнуть не успел, а уже очутился посреди комнаты, в которой провел со Степаном прошлую ночь. Вон, на столе даже та самая кружка стоит, в которой ему покойная Аглая Лукинична квас подносила. Странно только, что по времени уже должен был миновать полдень, а в горнице — как и прежде, царил тот же полумрак, да и не прибирался никто. Как вскочили они с побратимом со своих лежанок, так все и осталось нетронутым.
Совершенно не понятно зачем — прибыл же с добром — стараясь не скрипеть половицами, Куница открыл дверь и вышел на крыльцо дома.
Деревня упырей жила своей обычной неторопливой жизнью.
Через три избы от него, обнаженный по пояс, статный мускулистый мужик размеренно колол чурбаны, с неимоверной легкостью орудуя огромным топором. Два подростка, мальчик и девочка, лет десяти-двенадцати, неторопливо собирали наколотые поленья и складывали их в большую поленницу, возле глухой стены сарая. Помогали отцу… Но и в этом здешние дети отличались от обычной деревенской ребятни, завсегда готовой даже из самого тяжелого задания устроить себе забаву и развлечение. Эти — работали молча и сосредоточенно. Мальчик подставлял руки и ждал, пока сестра нагрузит его доверху, потом переходил к поленнице и застывал там неподвижно, пока девочка аккуратно укладывала дрова. В результате их слаженного труда, взрослый мужик едва-едва успевал за это время наколоть свежих полешек.
Не зря говорят, что человек может бесконечно долго любоваться тем, как горит огонь, течет вода или работают другие. Куница настолько увлекся непривычным зрелищем, что не заметил, как к нему подошел староста Выселок.
— По добру или по худу, господин ведун? — пробасил Петр, возникая рядом совершенно неслышно, словно призрак самого себя.
Куница резко развернулся к нему, но во всем облике кряжистого мужика не было даже намека на агрессию. Хотя шапку тот все-таки не снял.
— Тебе судить, староста… — произнес степенно, при этом обнажая голову и вежливо кланяясь. — Я расскажу, как есть, а ты решай.
— Говори, ведун.
Староста ответил столь же учтивым поклоном, а после тяжело опустился на вкопанную у крыльца скамейку, так что двухвершковая доска заскрипела под его весом.
— Присаживайся, — кивнул на свободный краешек. — Чего застыл? Бают, в ногах правды нет…
— Благодарю… — не стал чиниться Тарас и, чтоб как-то снять напряжение с предстоящего разговора, заметил с усмешкой. — Вот только сомневаюсь, что она живет в том месте, которым на лаву садятся…
— Кто знает, человече… — не поддержал его шутки хмурый упырь. — Если судить по тому, как вы, люди, обращаетесь со своей жизнью, единственной истинной ценностью, даденной вам Создателем, то — вполне вероятно, что именно туда вы эту самую правду и засунули… Но, не будем с умным видом пересыпать из пустого в порожнее, выкладывай: с чем обратно пожаловал?
— Хочу отряд ордынцев к вам привести… — словно с моста в воду бухнул Куница, чувствуя, что пристальный взгляд старосты пронзает его буквально насквозь, делая бесполезной любую попытку хитрить или измышлять что-либо правдоподобное и благопристойное. Понимая, что голая правда будет именно тем, чего ожидает от него умудренный жизнью упырь.
Петр еще раз внимательно посмотрел казаку в глаза, пожевал губами и медленно произнес:
— Щедрое предложение, ведун… И неожиданное. Небось, цену такую же заломишь? Говори, что от нас понадобилось?
Куница пожал плечами.
— Объяснись… — не принял молчания староста. — Ведь неспроста добрый христианин нечисти помогать стал. Уж извини, но я долго живу и в человеческую доброту, а тем более — бескорыстие, давно не верю…
— Резонно, — согласился молодой казак, устало проводя рукой по лицу, словно вытирая с него случайный налет неискренности и осевшую пыль забот… — Только вот что я тебе скажу, Петро… — продолжил он чуть погодя. — Разные мы, это ты верно отметил. Человек и упырь… Да вот только сидим сейчас рядышком, и разговариваем вполне мирно. Не спрашиваешь себя: почему такое происходит? Нет? А я отвечу. Потому, что мы здесь все одной землей выращены и вскормлены. Одной росой умытые и напоенные. А басурмане, которые из-за моря с мечом к нам пожаловали — совсем иные. Чужие и плотью, и духом. Они ведь не только за жизнями нашими пришли, а чтоб землю эту — и у детей наших, и у внуков отнять. Вот… — не совсем внятно закончил казак. Но Выселковый староста, похоже, понял парня, потому что кивнул и спросил уже совсем иное:
