— Неужто никогда более не свидимся? — обнял бабушку Куница, прижимаясь лицом к ее, и в посмертии, шершавым ладоням.
— Отчего же не увидимся? — Аглая Лукинична ласково взъерошила чуб парню. — На сороковой день врата Яви еще раз откроются для меня. Ну а после, как вспомнишь — закрой глаза и разговаривай мысленно. Обязательно отвечу. Только ужо по пустякам не беспокой. Теперь ты взрослый — своим умом жить должен… Ну, прощавай, соколик… За дверь не провожай. Ложись лучше спать — ночь-то еще не кончилась. И вот еще что — не задерживайтесь на хуторе дольше необходимого. Не доброе тут место. Слишком сильно навью пахнет… Ничего худого для вас, я не чувствую, но неспокойно как-то… Счастья тебе и Ривке. Живите дружно… Благословляю…
Аглая Лукинична исчезла в один миг. Сморгнул парень глазами — ан и нет ее… И если б не ополовиненная кружка квасу на столе, да мокрое пятно на животе — подумал бы: померещилось спросонья…
Куница, хоть пить уже и расхотелось, все ж встал с лежанки и взял в руки кружку. Странно, но парню показалось, что обожженная глина все еще хранит тепло рук бабушки. Хотя, именно это, уж точно пригрезилось, поскольку посуда была не просто холодной, но и запотевшей.
Глотнув кваску и перекрестившись, Тарас улегся вновь с мыслью о том, что теперь уже не заснет до утра, но ошибался. Сон накатился мгновенно и чуть насмешливо, как падает на голову пустая сосновая шишка. Неожиданно, зато и не больно.
ВТОРОЙ СОН ТАРАСА
Шагнувшая из ночной тьмы на свет костра, незнакомка оказалась столь изумительно прекрасной, что Тимофей сразу уразумел — он зрит еще один странный сон. Только теперь более приятный — о бабах… Похоже, басурмане натирали острия стрел не обыкновенным ядом, а еще и усиленным заклятием.
Восхищенно рассматривая великолепное тело, едва прикрытое полупрозрачной муслиновой рубахой, он хотел только одного — чтоб ничто, даже случайно не потревожило великолепное сновидение. Уверенность в том, что он сладко спит, казаку подтверждала и кожа молодой женщины, редкого в здешних местах темно-коричневого цвета. И если б на месте Тимофея оказался кто-то другой, то мог бы и испугаться. Но бывалому запорожцу приходилось видеть в басурманских краях невольников из разных чужедальних стран. В том числе и чернее угля или самой темной ночи. Соскучившийся по женской ласке, казак совершенно не удивился подобному сновидению, а что его буйное воображение призвало в сон молодую арапку, так-то дело десятое. Главное — все женские прелести при ней, да еще и самой высшей пробы. На Бахчисарайском рынке и сам султан, обильно пуская от вожделения слюни, заплатил бы золотом по весу, лишь бы заполучить эдакую красотку в свой гарем.
Ловко изогнувшись, красавица подбросила в догоравший костер несколько веток, и взметнувшееся позади пламя, еще выгоднее высветило каждый изгиб ее соблазнительного тела.
Удостоверившись, что ее изящество оценили по достоинству, молодая женщина неспешно подошла ближе и остановилась в полушаге от Тимофея.
— Ну, здравствуй, казак… — промурлыкала мягко и чуть игриво. — Не скучно одному ночь коротать? Не холодно?
Смотреть снизу вверх на такую красотку даже в полутьме ночи, тяжелое испытание для мужского нрава и самообладания. Взгляд запорожца алчно заскользил по ее стройному телу, теперь освещенному не уснувшим костром, а — пронзительно ярким светом, выкатившейся на небо, полной луны. Перебегая по упругому животу от задорно вздымающейся груди на стройные бедра и обратно — совершенно не в состоянии надолго задержаться на чем-то одном.
— И тебе не кашлять, красавица… — хрипло промолвил, как застонал, Тимофей. — Еще как скучно… Тебе и не вообразить. А скажи-ка мне, милая: откуда такие царевны берутся на свете?
Незнакомка тихонько рассмеялась и грациозно возлегла рядом с Тимофеем на разосланную попону. Одной рукой подперев изящную кудрявую головку, а нежную ладошку другой положив на мощную грудь казака.
От ее почти невинного прикосновения, но отчетливо дышащего непритворной бездной страсти, запорожца сначала бросило в жар, а потом в озноб. Тимофей тяжело засопел, судорожно сглотнул подступивший к горлу ком и… рывком сгреб арапку в жадные объятия. Красотка что-то возмущенно пискнула и даже попыталась как-то воспротивиться… Очевидно, коварная соблазнительница не ожидала столь бурного и внезапного натиска, а хотела сперва поиграть словами, жестами — но ошиблась в оценке возбуждения мужчины. Особенно мощного — после смертельной схватки с врагом. И смиренно вздохнув, молодая женщина покорилась его объятиям, понимая, что теперь казака сможет остановить только мгновенная и внезапная смерть…
Чуть погодя, прижимаясь к боку мужчины, тяжело дыша и зябко кутаясь в жупан — нетерпеливо отброшенные в сторону, ошметки ее изящного муслинового одеяния давно истлели на углях костра, незнакомка тихо спросила:
— А ты разрешишь мне полюбоваться на тот стяг, что тебе архангел передал?
Тимофей удивленно повернул к ней лицо, долго и задумчиво смотрел в отражающие огонь глаза незнакомки, потом хмыкнул, пожал плечами и, не говоря ни слова, вновь подмял ее под себя. Теперь уже не торопясь, вдумчиво и с расстановкой. Наслаждаясь каждой минутой обладания роскошным телом. Так, словно впереди у него была как минимум целая вечность, а завершение любовной забавы приравнивалось к смерти…
Ближе к утру, весь остаток ночи безжалостно вминаемая в землю его тяжестью, вконец измотанная и совершенно обессилившая арапка все же дождалась, когда казак откинулся на спину и повторила свой вопрос.
— Так покажешь? Очень взглянуть хочется… Хоть одним глазком? Ну, пожалуйста, что тебе жалко?
Сонно зевая, запорожец лениво почесал волосатую грудь, и нехотя ответил:
— Шла бы ты, красавица, откуда явилась. Пока я молитвы читать не начал… Изыди, по-хорошему… — Тимофей демонстративно положил ладонь на эфес сабли. — Не хочется такую красоту подпортить. Авось — пригодиться еще кому-то…
— Но, как же так?.. — от возмущения и неожиданности у обманутого суккуба не нашлось слов.
— Учат вас плохо… — пробормотал казак, поворачиваясь на бок и уже похрапывая, готовый, в каждое последующее мгновение, провалится в сладкую дрему, но саблю из рук не выпуская. Но напоследок собрался с силами и глубокомысленно изрек. — На будущее, суккуб, запомни мой совет: если что сильно нужно — проси до того, а не после… Так оно вернее будет.
— Ты еще пожалеешь об этом, грязный ублюдок! — грубо выругалось женственное исчадие ада и отвесило оттопыренному заду казака отменного пинка.
— Вот мы и в расчете… — засмеялся тот, потирая ушибленное место. — А поскольку, оплата тобой взята, сделай милость, красавица — убирайся восвояси… Право слово, после так приятно проведенного времени, не поднимается на тебя рука. Но, если будешь настаивать и привередничать — ей Богу, пришибу! Уж будь уверенна. Клянусь всеми святыми угодниками и Пречистой девой Марией! Исчезни! Скоро уж рассвет, а я спать хочу. Умаялся, хе-хе…
Понимая, что подвох не удался, и она сама угодила в собственную ловушку, — а хитрый запорожец ловко воспользовался ее сговорчивостью самым пошлым способом, — дрожа от злости и бессильной ярости, соблазнительная бесовка шагнула в едва мерцающий костер, и исчезла в его, всего лишь на одно короткое мгновение, мощно взметнувшихся вверх языках багрового пламени. Осветивших на мгновение нескольких лежащих в беспамятстве раненых казаков и демонстративно похрапывающего Тимофея Куницу.
