— Вы ей нравитесь.
— А она мне. — Люси снова потрепала лошадь по гриве. Было очевидно, что она пока не собирается никуда уходить, но он не мог позволить ей остаться. Отойдя в сторону, Броуди прислонился к деревянной стене стойла.
— Почему?
Люси подняла глаза.
— Что почему?
— Почему вас так интересует Притти Пис? Вы ведь не ради нее приехали.
Люси провела ладонью по бархатистому носу лошади.
— Конечно, нет. Она удивительная. Я знала ее мать.
К его удивлению, ее голос сломался на последнем слове. Господи, только бы она снова не расплакалась.
— Давайте выйдем отсюда, — сказал Броуди, схватив ее за локоть, — пока вы не расстроили своими слезами лошадей.
Он вывел ее из стойла.
— Прекратите, — отрезала она, высвобождаясь.
— Тогда, может, вы хотите рассказать мне, почему вы плакали? Мне нужно разумное объяснение.
— Я плачу не по какой-то определенной причине. — Люси вскинула подбородок. — Просто не могла уснуть.
Броуди недоверчиво фыркнул.
Она пристально посмотрела на него.
— Между прочим, я пролетела полмира.
Нет, это никак не связано со сменой часовых ПОЯСОВ, подумал Броуди. Здесь было что-то более серьезное. Что она имела в виду, когда говорила про несправедливость? Ему хотелось верить, что в ее словах не было ничего предосудительного.
Он сделал шаг в ее сторону.
- В чем дело, Люси? Что вас так расстроило.
Осознав, как близко он от нее находился, Люси сложила руки на груди. В конюшне было так тихо, что она слышала жужжание ламп над головой. Броуди пристально наблюдал за ней. Ждал разумного объяснения. И она должна была что-то ему сказать. Только не правду. Он не поймет. Никто бы не понял. Ее снова охватило чувство полного одиночества. Несмотря на запах сена и лошадей, это место перестало казаться ей знакомым.
— Люси?
Когда он произнес ее имя, на глаза у нее снова навернулись слезы. Люси. Кто это? Она больше не знала.
— Я вас едва знаю. — Это прозвучало слишком жалостливо, но должна же она была что-то сказать.
Броуди не ответил. Его темные глаза по-прежнему пристально смотрели на нее. Она теряла над собой контроль и ничего не могла с этим поделать. Но она лучше умрет, чем позволит ему это заметить.
- Пропустите меня, - скомандовала она, но ее слова прозвучали как мольба. - Я и так чувствую себя не в своей тарелке. Мне не следовало сюда приходить.
Броуди отошел в сторону.
Выпрямив спину, Люси заморгала, чтобы прогнать непрошеные слезы, затем посмотрела на дверь. Если она будет действовать быстро, то сможет отсюда выбраться. Люси сделала один шаг, затем другой, но ее глаза по-прежнему застилала пелена слез, и она споткнулась.
Броуди успел ее подхватить, и у нее перехватило дыхание. Затем он осторожно ее развернул и, прижав к своей груди, начал нежно поглаживать ее по волосам.
Ее потрясение длилось долю секунды. Она попыталась вдохнуть. Его запах почему-то показался ей знакомым, его близость давала чувство защищенности, и ее горе хлынуло наружу мощным потоком слез.
Броуди Гамильтон был для нее чужим. Она приехала сюда по делам. Он сомневался в ее порядочности, но сейчас это не имело значения. Он был хорошим человеком. Он был рядом. Вот что имело значение.
— Тише, — пробормотал он ей в волосы, согревая ей затылок своим дыханием. - Все будет хорошо.
За три долгих месяца никто ни разу не обнял ее, не утешил, не сказал, что все будет хорошо.
От горя внутри у нее все так сильно сотрясалось, что ей было трудно дышать. Она чувствовала себя так, словно упала и со всей силы ударилась. Приземление оказалось таким тяжелым, что она не могла встать.
Но с каждой пролитой слезой тяжесть все уменьшалась, а дышать становилось все легче.
Наконец Люси перестала всхлипывать и глубоко вдохнула.
И в следующую секунду услышала спокойный и глубокий голос Броуди.
— Люси.
Ее сердце учащенно забилось. Не мисс Форнсворт, а Люси. Сегодня ночью в тишине конюшни она снова стала Люси.
Она высвободилась из его объятий. Это безумие. Она очень устала. Броуди был ей абсолютно чужим человеком. Все так запуталось.
— Мне очень жаль, — пробормотала Люси, в ужасе глядя на мокрые пятна на его джинсовой куртке. Она не смотрела ему в глаза. Он и так уже слишком много увидел.
— Не нужно ни о чем жалеть.
— Простите, что это случилось.
— Почему бы вам не рассказать мне, из-за чего вы плакали до моего прихода?
С чего ей начинать свою печальную историю?
— В служебной комнате есть чайник и коробка печенья, — мягко сказал он. — Мы можем пройти туда.
Люси покачала головой.
— Я и так причинила вам неудобство. Этого больше не повторится. — Она с удовольствием отметила про себя, что ее голос с каждым словом звучал все увереннее. — Я лучше пойду в дом.
- Останьтесь еще ненадолго, - продолжал настаивать Броуди. — Вам лучше все мне рассказать, иначе я буду теряться в догадках, и это плохо отразится на нашей предстоящей сделке.
— Позвольте мне угостить вас растворимым кофе.
Люси одернула пуловер.
— Мистер Гамильтон, я...
- Вы десять минут плакали на моей груди, - перебил он ее. — Какой я теперь вам мистер? Если мы пойдем в дом, миссис Полсик может проснуться, и вам придется ей объяснять, почему у вас красные глаза.
Броуди протянул ей руку, но она отказалась ее принять и, чувствуя, как ее щеки заливает краска, проскользнула мимо него и направилась к стальной двери коридора. Броуди последовал за ней. В служебной комнате Люси огляделась по сторонам. Здесь был старый потрепанный диван, стул с выступающими пружинами и деревянная лавка у обшарпанного стола. Люси выбрала неудобный стул, чтобы не сидеть рядом с Броуди.
Наполнив электрический чайник из крана на улице, он вернулся, включил его в розетку и достал с полки две кружки. Когда вода закипела, он заварил кофе и, передав Люси ее кружку, сел во главе стола.
Кофе был горячим и очень крепким.
— Ну и денек, — начал Броуди. — Мы с вами знакомы меньше суток, и вот, сидим здесь.
— Простите. Обычно я не распускаю сопли.
— Мне вы тоже не показались истеричкой. Представляете, каково было мое удивление, когда я увидел вас посреди ночи в своей конюшне?
— Вы мне не доверяете.
— А вы на моем месте стали бы?
— Нет, — спокойно согласилась она. — Я бы тоже стала подозревать человека, который тайком подкрался к моему скоту. Я только могу сказать, что в моих действиях не было злого умысла, и надеяться, что вы мне поверите.
