Молоденький офицер, совсем недавно закончивший военную академию, ввязался в борьбу с профессором, не надев парашюта. Он вообще не должен был в этом участвовать, но кто-то в горячке крикнул ему: «Помоги» — и парень бросился помогать. Теперь он падал вниз, крича громче профессора и ощущая полную безнадежность своего положения. Однако ему повезло. Он врезался в своего коллегу с разбитым носом и вцепился в него как клещ. Тот сначала пытался отбиваться, но потом заметил, что у партнера нет парашюта, и сразу же сам обхватил его руками покрепче и закричал, перекрывая свист ветра и раскаты грома:
— Держись, парень! Прорвемся.
Они приводнились с одним парашютом и могли уйти довольно глубоко, но парашют, распластавшийся на воде, задержал погружение. Молодой офицер вынырнул на поверхность с воплем:
— Моя нога!
Похоже, он повредил ногу, что немудрено при падении с такой высоты двух человек на одном парашюте. Если бы он не держался так крепко за коллегу, то мог вообще утонуть, потому что не успел надеть не только парашюта, но и спасательного жилета. Зато на втором жилет был, он-то и поднял обоих на поверхность бушующего океана.
Жилет у них был один на двоих, а вот плотика не было совсем. На всех их бы не хватило. Один достался профессору, а остальные предполагалось распределить после того, как Лемье покинет борт. Двое офицеров прыгнули вместе с профессором сверх плана и теперь оказались в крайне неприятной ситуации. Особенно младший из них, оказавшийся даже без спасательного жилета. Стоит шторму оторвать его от партнера — и все, его уже ничто не спасет. С поврежденной ногой на такой волне он не продержится и минуты.
А виновник всего этого — профессор Лемье — благополучно приводнился в нескольких километрах от первой пары, привязанный прочным линем к плотику, который самостоятельно надулся, едва коснувшись воды. Единственная трудность, которую испытал профессор, состояла в том, что он никак не мог на этот плотик забраться. Руки ослабли от ужаса и сильно дрожали, а шторм кидал и самого профессора, и его спасательное плавсредство из стороны в сторону. Офицер же, выполнявший роль инструктора — или, вернее, открывателя парашюта — куда-то исчез.
Профессору пришлось бороться со стихией в одиночку, а он к таким поворотам судьбы не привык и теперь потихоньку сходил с ума.
13
В России от века полно дураков,
Особенно между начальством.
Подайте разбившему цепи оков
Для всех и на равные части.
А. Дольский
— Значит, все получилось? — еще раз переспросил молодой человек в очках-велосипедах, которые делали его похожим на Антон Палыча Чехова, несмотря на отсутствие специфической чеховской бородки и даже на то, что сам Чехов вроде бы носил пенсне.
— Все идет по плану. Спутник наш, и американы никак не могут его найти, — ответила Соня, которая только что вернулась из Дедова в Питер и теперь докладывала непосредственному руководству об итогах поездки. Происходило это в добротном сталинском доме, на кухне одной из квартир, где кухонный стол был заставлен остатками вчерашнего завтрака, обеда и ужина со следами позавчерашнего полдника и пьянки недельной давности. Дополняли картину запыленные Сонины ноги, которые она водрузила на этот стол, едва не побив половину тарелок и стаканов.
Между тем молодой человек в очках выглядел интеллигентно и даже изящно. Более того, он даже был хорошо одет. В общем, весь его облик как-то не вязался с этой квартирой.
— То есть теперь весь мир у нас в кармане! — воскликнул он, лучась восторгом.
— Держи карман шире, — гораздо более спокойно и с некоторой издевкой в голосе заметил еще один из присутствующих, парень лет тридцати с татуировкой в виде якоря на тыльной стороне ладони. Вокруг якоря извивалась надпись «ВМФ. ДМБ 1989». — Мир — он большой. Один спутник ему — что слону дробина.
— Но ведь это же «Орленок»! Если он нанесет удар, от мировых телекоммуникаций только клочья полетят. Правители и денежные мешки выполнят любое наше требование, только бы этого не случилось.
— Не любое, — возразил бывший моряк. — Они выполнят только такие требования, от которых ущерб будет меньше, чем от спутника. Чем меньше — тем охотнее.
— При чем тут ущерб? Мы хотим сделать так, чтобы всем людям стало лучше. Разве нет?
— Иногда твой идеализм меня раздражает. Ты хочешь накормить всех бедных и осчастливить всех несчастных и никак не можешь понять элементарной вещи. Чтобы кому-то дать — надо у кого-то отнять.
— Да! — запальчиво воскликнул юноша в очках. — Я это прекрасно понимаю. И первое, что мы должны потребовать, — это справедливое перераспределение богатств.
— И кто должен выполнять твои требования?
— Наши требования, — поправил юноша. — Мы предъявим наши требования правительствам богатых стран и капиталистам. Они накопили несметное количество денег, а половина мира прозябает в нищете.
— То есть они сами должны будут отдать эти деньги бедным, чтобы те тоже стали богатыми? — уточнил татуированный.
Внешне он выглядел как заправский уголовник, но речь выдавала то ли интеллигентное происхождение, то ли просто длительное общение с представителями прослойки, которую марксисты категорически отказывались признавать классом, имеющим самостоятельное значение.
— Конечно, — ответил на его вопрос очкарик. — Мы сами не справились бы с такой работой.
— Да, — задумчиво пробормотал моряк. — Я всегда знал, что у тебя мозги больные, но не думал, что до такой степени. Запомни, дорогой, раз и навсегда. Шантажировать государство — это лучший способ самоубийства. Многие пытались, но ни один не выжил. Любое уважающее себя государство согласится выбросить на ветер любые деньги, лишь бы не поддаться шантажу.
— Да кто говорит о шантаже?
— Я говорю. То, что мы планируем, называется именно так и только так. Если ты считаешь, что «экспроприация» или «восстановление социальной справедливости» звучит лучше, можешь притворяться, сколько твоей душе угодно. Только если хрен назвать членом, он стоять не перестанет.
— Иногда я думаю, что напрасно привлек тебя к нашей работе, — заявил молодой человек.
— Иногда я думаю, что твое место — в психушке, — парировал моряк.
— Иногда я думаю, что все мужчины — полные идиоты, — подала голос Соня. — Заткнитесь оба. Слава, что ты предлагаешь?
Моряк, которого, очевидно, звали Славой, пролетарским жестом почесал в затылке и еще раз окинул презрительным взглядом всю фигуру юноши, надувшегося от обиды и ревности. Потом сказал, почему-то произнося имя работника умственного труда, оставшегося в Дедове, с французским прононсом:
— Игорек с Виктоаром прикинули на компьютерах, и у обоих получилось, что «Орленок» может скушать сто миллиардов баксов, не больше. Это если он разорвет все основные магистрали, идущие через космос. Сто миллиардов — это безвозвратные потери от разрыва связи, в основном биржевые и банковские, плюс затраты на восстановление каналов. Но если мы будем отключать спутники один за другим, то в конце концов они нас запеленгуют. Виктор в этом совершенно уверен.
