По существу, Кэт ничего не чувствовала.
Когда она попыталась сесть, у нее от лекарства закружилась голова, отчего и комната, и реальность тоже закружились. Пока Кэт выжидала, когда пройдет головокружение, она решила, что нужно прекратить принимать это лекарство. Лучше уж боль, чем это беспомощное, подвешенное ощущение.
Без суеты Кай переложил подушки и усадил ее.
— Врач сказал, что ты должна поесть, когда очнешься. Просто немного какого-нибудь супа.
Поднявшись, он посмотрел на нее сверху вниз. «Точно так же, — подумала Кэт, — как он смотрел на треснувшую мачту, которую задумал починить».
— Я приготовлю. Не вставай, — добавил Кай, направляясь к двери. — Ты еще достаточно слаба.
Как только он вышел в коридор — выругался. «Конечно, Кэт достаточно слаба, — подумал он с последним ужасным проклятием. — Она так бледна, что почти слилась с простыней, на которой лежит. Никакой сопротивляемости — вот что сказал Бейли. Недостаточное питание, недостаточный сон, слишком большая нагрузка». Кай решил, открывая кухонный шкаф, что если он не может ничего сделать с последним, то может сделать что-нибудь с первым. Она поест и останется в постели столько, сколько скажет врач.
Хуже всего ее слабость. Он вывалил содержимое консервной банки в кастрюлю, швырнул пустую банку в мусорную корзину. Он и прежде видел напряжение на ее лице, тени под глазами, отмечал следы усталости в ее голосе, но был поглощен собственными желаниями, чтобы сделать хоть что-нибудь.
Легким движением руки Кай включил конфорку под супом, затем конфорку под кофе. Боже, как он хочет кофе! Мгновение он просто стоял, прижав пальцы к глазам, выжидая, когда его организм успокоится.
Кай не помнил, чтобы когда-либо проводил более отчаянные двадцать четыре часа. Даже после того, как врач уже осмотрел и обработал ее рану, когда Кай привез ее к себе домой, его нервы не успокоились. Он боялся уходить из спальни больше чем на пять минут. Лихорадка уже бушевала в ней, хотя она и не осознавала этого. Большую часть ночи он просидел рядом с ней, отирая пот и разговаривая, хотя она и не могла слышать.
Всю ночь он продержался на кофе.
Кай знал, что по-прежнему хочет ее, все еще чувствует к ней что-то, несмотря на горечь и гнев. Но лишь до тех пор, пока не увидел ее, лежащую без сознания на палубе своего катера. Он осознал, что все еще любит ее.
Он знал, как поступить с желанием и с горечью, но теперь, столкнувшись с любовью, Кай не имел ключа. Ему казалось невозможным любить столь хрупкое, столь спокойное, столь… отличное от него существо. Чувства, которые он когда-то питал к ней, выросли, созрели и упрочились. Теперь он не видел никакого обходного пути. Но пока сосредоточится на том, чтобы поставить ее на ноги. Он налил суп в миску и понес его наверх.
Было бы просто закрыть глаза и снова погрузиться в забытье. Слишком просто. Изо всех сил стараясь не заснуть, Кэт сосредоточилась на комнате Кая. «Тут тоже произошел целый ряд изменений», — подумала она. Он оправил окна в дуб, сделал широкие подоконники, где разбросал все свои лучшие ракушки. Кусок отполированного морем, выброшенного на берег дерева был красив, как скульптура. Дверь кладовой теперь стала филенчатой, с граненой стеклянной ручкой вместо бруса, на месте упаковочных ящиков стояло кресло из ротанга с круглой спинкой.
«Только кровать прежняя», — отметила она.
Широкая кровать с пологом на четырех столбах принадлежала его матери. Кэт знала, что он отдал остальную мебель Маршу. Однако кровать оставил себе. Он родился на ней.
Кэт вспомнила, проведя пальцами по простыням, что они занимались любовью на ней. В первый раз и в последний.
Остановив движение своих пальцев, она смотрела, как Кай возвращается в спальню. Воспоминания нужно отодвинуть в сторону.
— Ты проделал большую работу.
— Не очень.
Он поставил поднос ей на колени, усаживаясь на край кровати.
Когда запах супа дошел до нее, Кэт закрыла глаза. Одного запаха, казалось, было достаточно.
— Пахнет замечательно.
— Один запах не прибавит тебе мяса.
Кэт улыбнулась и снова открыла глаза. Затем, прежде чем осознала, Кай скормил ей первую ложку.
— И на вкус суп прекрасен.
Хотя Кэт потянулась за ложкой, Кай сам обмакнул ее в миску, а потом поднес к ее губам.
— Я сама могу, — начала она.
— Просто ешь. — Борясь с приливом эмоций, Кай оживленно заговорил: — Ты ужасно выглядишь.
— Уж наверняка, — сказала она небрежно. — Большинство людей выглядели бы не лучше спустя пару часов после укола электрического ската.
— Двадцать четыре, — поправил Кай, когда скормил ей еще ложку супа.
— Двадцать четыре чего?
— Часа.
Кай сунул ей еще ложку, когда ее глаза расширились.
— Я была без сознания в течение суток?
Кэт посмотрела в направлении окна и солнечного света, ища какое-нибудь опровержение этому.
— Ты то теряла сознание, то на немного приходила в себя, прежде чем Бейли сделал тебе укол. Он сказал, что ты, вероятно, ничего не вспомнишь.
«И слава богу», — мысленно добавил Кай. Всякий раз, когда Кэт с трудом приходила в сознание, она испытывала очень сильную боль. Он до сих пор слышал ее стоны, вспоминал, как она хваталась за него. Он не знал, что человек может страдать физически от чужой боли так, как он страдал за нее. Даже теперь при одной этой мысли его сердце сжалось.
— Это, должно быть, от укола, который он мне сделал.
— Он сделал то, что нужно.
Их глаза встретились. Кэт впервые увидела в них усталость и гнев.
— Ты не спал всю ночь, — тихо сказала она. — Ты что, совсем не отдыхал?
— За тобой нужно было присматривать, — коротко сказал он. — Бейли хотел, чтобы ты оставалась под действием лекарства, проспала сильную боль, и поэтому ты все это время спала.
Голос его изменился, он не мог удержаться от обвинения — частично ее, частично самого себя.
— Рана не такая уж и серьезная, понимаешь? Но ты не в состоянии справиться с ней. Бейли сказал, что ты своей работой довела себя почти до полного истощения.
— Это смешно. Я не…
Кай шикнул на нее, снова наполнив ей рот супом.
— Только не говори мне, что это смешно. Я должен был его выслушивать. Я должен был следить за тобой. Ты не ешь, не спишь, вот-вот упадешь в обморок.
Она была накачана лекарством и потому не в состоянии огрызнуться. Вместо досады ее слова прозвучали как вздох.
— Я не падаю в обмороки.
— Это только вопрос времени.
Ярость накатила на него слишком быстро, пальцы крепко сжали ложку, он сдержался.
