Пятница, вечер, все сотрудники торопятся побыстрей слинять с работы, я даже Олега отпустила, хотя он и разрывался между желанием остаться, пока я не закончу дела, и ждущими его с нетерпением друзьями, с которыми они собрались в спортивный бар смотреть какой-то там матч, а я засиделась.
— Иди, иди, — отпустила я его, — я уже заканчиваю, мне твоя опека не понадобится.
Но с «заканчиваю» — это я погорячилась, продолжая подготавливать документы и заполнять формуляры к делам, которые намечены на утро понедельника. Дверь между кабинетом и приемной осталась открытой, и мне казалось, что каждый звук из-за этого становится громче и объемней, даже скрип ручки был слышен. В какой-то момент я, уловив некий посторонний звук, оторвалась от документов, подняла голову и встретилась взглядом со спокойными светло-карими глазами господина Берестова, стоявшего в дверном проеме и наблюдавшего за мной.
— Проезжал мимо вашей конторы и подумал, а не закончить ли нам то, что так хорошо начиналось и что так грубо прервали, на самом интересном месте, Мирослава Витальевна?
«Нет!!! — заорало мое сознание. — Это какой-то идиотизм! За кого он вообще себя принимает?! Что он себе вообразил?! Нет! Ни за что, и никогда, и ни при каких обстоятельствах! Бред! Ни-за-что!!! Да как он вообще посмел такое предложить?!»
Пальцам руки стало больно, так сильно я сжала ручку, и тело звенело от напряжения, словно сковавшего все мышцы, и, не успев сообразить и понять, что я говорю, глядя прямо ему в глаза, я произнесла:
— К себе не приглашу, а в ваш дом не поеду!
Разжижение мозгов! Альцгеймер разбушевался!
В психиатрическом диспансере для меня освободилось место!
— У меня здесь рядом квартира, если вы помните из материалов дела, — очень серьезно ответил он, неотрывно глядя мне в глаза. А я, как под гипнозом, поднялась из кресла и, не понимая себя и того, что я творю, чуть ли не приказала:
— Тогда очень быстро, пока я не пришла в себя! В любую секунду я могу передумать!
И, схватив сумочку, практически побежала к выходу, на ходу успев сдернуть пальто с вешалки, выключить свет и, пропустив его вперед, быстро запереть замок кабинета. Немного опомнилась лишь в машине, когда мы уже ехали, — он на своем «Ровере» впереди, показывая дорогу, я за ним.
— Что ты творишь, Слава?! — воззвала я к себе в полный голос. — Ты всерьез собралась заняться с ним любовью?! Ты представляешь последствия?! Зачем тебе эта головная боль?
«Да, — спокойно ответило мое подсознание, — я собираюсь заняться с ним любовью и наконец вспомнить, что это такое! Наконец почувствовать себя женщиной, а не резиновой куклой для удовлетворения мужских потребностей! Да, я хочу вспомнить, что такое заниматься сексом с мужчиной, который меня возбуждает, которого я хочу и от одного поцелуя с которым я чуть не отдалась ему прямо в кабинете, а оттого, что не отдалась, тело потом ныло полдня! И заткнись! Заткнись со всей своей правильностью и заумностью! Заткнись, потом расплачусь, и хрен с ним как!»
И я ехала за его машиной, понимая, как в принципе все это пошло, прямолинейно выглядит и как в его глазах выгляжу я, но мне было уже совершенно безразлично, кто там и как выглядит и что он подумает обо мне, и искренне наплевать на любые доводы разума!
И как последняя возможность опомниться, передумать и избежать того, на что я решилась, прозвучал звонок от мамы.
— Славочка, ну мы как завтра, едем? — спросила она про мои планы.
— Не знаю, мам, я вот только выехала с работы, — правда, хоть и не вся, — завтра точно высыпаться буду, — и опять не соврала: судя по тому, как мы начали с господином Берестовым, выспаться мне завтра надо будет обязательно. — Мам, ты позвони сейчас Игорю, он сегодня в Москве остается, а домой завтра поедет, он вас с Маргаритой Валентиновной с удовольствием отвезет. А я посмотрю, как настроение, может, и не приеду — лениться буду.
— Конечно, отдыхай, Славочка! — поспешила поддержать такой план мама.
Квартира и в самом деле находилась недалеко, и уже через пятнадцать минут, умудрившись не попасть ни в одну пробку и пролетев практически под все зеленые светофоры по пути, мы заезжали на подземную парковку его дома.
А в лифте разошлись по разным углам и, не произнеся ни одного слова, доехали до нужного этажа, и так же молча, напряженно, он открыл дверь ключами, и мы вошли в квартиру.
— Я редко тут бываю и не очень помню, что у меня здесь есть, но, по-моему, шампанское должно быть, — не раздеваясь, сразу прошел он вперед, в гостиную, условно отделенную от большой прихожей выступом стены.
— Неудобный момент, — чуть с хрипотцой в голосе от напряжения заметила я и предупредила: — Как-то захотелось сбежать.
Он развернулся, шагнул ко мне, обнял за талию под полами моего распахнутого пальто и мягко, почти нежно отверг мой слабый порыв:
— Нет, нет, какое бежать, — прижал он меня к себе, приподнял, отрывая от пола, и, заглянув в мои глаза, добавил, — побег мы отменяем и пресекаем на самом корню.
И поцеловал. Бежать я передумала сразу и вообще забыла и о побеге, и обо всем остальном на свете, кроме поцелуя этого мужчины. Его губы, руки, запах кожи, дыхание — все в этом мужчине сводило меня с ума!
Я не помнила, как это у нас с ним было почти семнадцать лет назад, в памяти остались только какие-то особо острые и яркие моменты. Мы стали совсем другими, нас изменила жизнь, в нас изменилось восприятие мира, изменился возраст и состав крови — мы изменились настолько, что сравнивать с теми, прежними, было бы смешно, да и невозможно.
В нас стала иной сила восприятий и ощущений, и этот его поцелуй явился ошеломлением и открытием для меня — в нем было столько страсти чувственного мужчины, а не мальчика, столько эротики и обещания, что от тех чувств, которые я переживала, прижимаясь к нему и возвращая поцелуй, мне казалось, я потеряю сознание! По крайней мере, разум меня покинул окончательно и более своим заумничанием не тревожил!
— Где кровать? — прохрипела я, когда он наконец прервал этот затянувшийся поцелуй.
— Мы туда идем, — усмехнулся Берестов.
А я только теперь сообразила, что он и на самом деле куда-то торопливо движется и несет меня, так и не выпустив из кольца своих рук. Рассматривать обстановку спальни и саму кровать мне было некогда, я лишь с радостью отметила про себя, что она широкая.
И неожиданно в голове словно выстрелила предательская мысль: «Если он мне сейчас скажет «раздевайся», я сразу передумаю, остыну и уйду! Сразу!»
«Раздевайся, дорогая», — говорил мне Роман Олегович в спальне и смотрел, как я это делаю. «Освободи грудь и сними трусики, — говорил он мне, закрывая дверь кабинета. «Раздевайся, дорогая», — говорил он, когда мы оставались в доме одни, и ему хотелось взять меня на столе в гостиной или где угодно. Он никогда сам не расстегнул на мне ни одной пуговицы, ни одного замка и не сдергивал с меня в нетерпении одежду, он всегда просил тоном мягкого приказа: «Раздевайся, дорогая!»
