Проделав все почти синхронно, мы застыли как статуи, все еще не в силах понять, к чему этот неожиданный парад. Но гул уже был повсюду, и можно было различить его составляющие. Короткое гортанное «гра».
И мы вдруг увидели длинную кавалькаду, несущуюся по дороге. Отсюда она казалась слегка игрушечной, но в тоже время впечатляла. Не менее полусотни воинов в доспехах и шлемах, едва различимых с такого расстояния. За ними четыре кареты, следом снова воины.
— Приветствуем Повелителя! — проорал Лостад. — Глоток не жалеть!
Я тут же оказался оглушен многократным «гра». Четыреста человек, за исключением меня, дружно заревели одной огромной глоткой чудовища. Вдобавок то там, то тут крайние ряды и шеренги гуртов принялись молотить ножнами в щиты. Наши парни не отставали. Те, у кого ножны были, отцепляли их и начинали тарабанить, у кого не было — били в щиты кулаками. Я оглох полностью. Меня наполнила какая-то непонятная и неприятная мне волна, стала распирать изнутри. Мозг отчаянно сопротивлялся ей, а сердце умоляло принять, раствориться в этой волне. Я знаю, что я винтик, но я не хочу, не-хо-чу…
Рот раскрылся помимо моей воли, по спине побежала холодная волна мурашек, и я заорал вместе со всеми бесконечное «гра-а-а-а-а-а!». Дионисическое во мне победило.
ГЛАВА 14
К вечеру ноги еле передвигались. Такое ощущение, что сапоги сделались вдруг в несколько раз тяжелее. Стащить бы их сейчас и босиком… Или вообще упасть посреди дороги и хрен на них всех…
Именно поэтому после вечернего построения сразу в обоз не помчался. Дождался ужина, набросился на кашу с редкими кусками вареного сала, как на изысканное блюдо.
Теперь можно подумать дальше. Журбина. Какая к чревлу Журбина? Если я до обоза и доплетусь, то обратно уже только ползком или на носилках. Надо было ей сказать, чтоб муштровки и нож сюда принесла. Может, сама додумается?
Решив этим вечером не ходить к девушке, а сбегать к речке, окунуться в холодную воду для бодрости и все же поработать в режиме сборки, вернулся в палатку. Стянул с гудящих ног сапоги и рухнул на топчан. В спине заломило, но сладко. Позвоночник впервые за несколько часов оказался без нагрузки, закайфовал, избавившись от нее. Я медленно потянулся, расправляя косточки. Боже, какое же это наслаждение — лежать!
Большинство парней поступали как я. Если кто и разговаривал, то вяло, смешки редкие и какие-то дистрофичные. Сегодняшний день всех вымотал подчистую.
Краем глаза зафиксировался на крупном силуэте Нюха. Тот долго копался в вещах, потом прилег. Я уставился в потолок, почувствовал, как накатывает сон, встряхнулся. Нет, спать нельзя. Нужно хотя бы «срезни» второго круга попробовать в деле, а то уже и забыл о них. Да и вообще — тяжело в учении, легко в бою. Суворов вроде говорил, а он мужик правильный был.
Я поднялся, вышел из палатки. Вечер уже полностью погрузил стоянку в полумрак, который не был полным лишь благодаря трети диска местной луны. В общем-то обычный серп, как и у нас. Мысленно приставил к нему палочку, получилась буква «у». Стало быть — луна теперь ущербная, скоро вовсе не видно станет, и ночи превратятся в непроглядные черные бездны. Прошелся к воротам, поискал на грунтовке женский силуэт, но не обнаружил. В сердце кольнула легкая обида и немного ревности. Что, нельзя было догадаться припереть мне эти чревловы муштровки?
Ага, если она на твои бабки не поит сейчас какого-нибудь очередного любимого. И больше тебя любимого, раз на твои ба…
Пристыженно задавил эту мысль. Вынырнув из полумрака у «ворот», показалась Журбина, увидев меня, расплылась в лучистой улыбке.
— Ждешь?
Я молча шагнул к ней.
— А я ждала. Смотрю, не идешь, — затараторила, как из пулемета. — Решила, устал. Вот.
Я обнял ее, притянул, и ей пришлось снова прижать руки к груди. Поцеловал бегло, разжал объятия, она сама сделала шаг назад, снова протянула ко мне руки.
— Муштровки твои вот.
— Спасибо. — Взяв их и бросив на плечо, снова прижал Журбину к себе. Поцеловал в губы, теперь дольше. Ответила, языки коснулись друг друга, влажно и щекоча.
— Пойдем? — шепотом спросила она, когда наши губы разомкнулись.
— Извини. Сегодня никак, устал — еле на ногах держусь.
Лица Журбины коснулась легкая грусть, но тут же сменилась чутким пониманием.
— А завтра обязательно. Обещаю, — подбодрил я ее и, чмокнув в носик, развернулся.
— А нож?
Тьфу ты, точно.
— Правое плечо, вперь-од!
На лице Журбины снова расплылась улыбка, то ли от грубой солдафонской шутки, то ли ей просто радостней видеть мое лицо, нежели спину. Я взял осторожно, почувствовал пальцами кожаный чехол, поблагодарил и, развернувшись, торопливо зашагал к палатке. Еще немного, и я поплетусь-таки в обоз, но тогда завтра мне каюк, полный и неотвратимый. Поэтому и спешил уйти, чтобы желание не взяло верх.
Шагов через десять обернулся. Журбинка стояла. Помахал ей рукой и ускорил шаг.
«Влюбилась по ходу», — довольно порхнула в голове мысль. Улыбнулся, стало немного легче.
Но едва улегся на топчан, легкость эта улетучилась. Пришли тяжелые мысли о Лите, стал зачем-то вспоминать ее голос, сравнивать с голосом Журбины. Бред.
Чтобы отвлечься, вытянул нож из чехла и занялся им. На ощупь, разумеется. Осторожно попробовал заточку лезвия, попытался согнуть его. Несколько минут изучал пальцами ручку, вкладывал в ладонь. Ручка удобная, клинок сантиметров пятнадцать длиной, маленькое, но достаточное для того, чтобы рука не соскользнула на лезвие, перекрестие, сталь шириной миллиметра три, гнется градусов на пять от оси — вроде неплохой нож. Чревл, нужно было спросить — сколько она за него заплатила. А то еще из своих могла добавить, тех, что дал ей задатком за стирку. Завтра нужно обязательно спросить…
Когда низко прогудели трубы, возвещая общий отбой, сделал вид, что уснул. Дыхание ровное, не шевелюсь. Подождал минут двадцать, поднялся осторожно. Переступая соседа, нечаянно задел, но он даже не промычал в ответ. Дрых, видать, без задних ног. По проходу тихо добрался до опущенного полога, отвел его в сторону и выглянул. Интересно, тот чертов ночной заместитель Лостада где сейчас, возле «ворот»?
Рисковать не стал и двинулся в другую сторону. Тем более что от нашей палатки до стоянки соседнего гурта всего несколько шагов. Зашагал вдоль разделяющей веревки, подлез под ней, когда наша стоянка закончилась. Дальше был четвертый гурт тринадцатого легиона, то бишь свои. Это я расслышал по крикам их аржанта, тоже постоянно орет о доблести и славе нашего тринадцатого.
Уже по территории соседнего гурта наискось добрался до грунтовки, не забывая высматривать их ночного лег-аржанта. Двинулся вперед быстро, но достаточно тихо. Для этого выданные сапоги были сменены на купленные, а они ступали куда бесшумней солдатских говнодавов.
