— Ты хочешь купить нас? — Голос напитался легкой обидой.
— Не вас, ваши услуги. Мне нужна стирка, пришить там чего-нибудь тоже понадобится. Ну и еда. Ты умеешь готовить?
— Я очень хорошо готовлю, тоже мама научила. — Голос Журбины все еще таил обиду, хотя уже и неявную, но я чувствовал ее. Так, как чувствуется запах магической энергии после использования заклинания. Или как остающийся в этом месте ментальный след плетения. Сначала чувствуется отчетливо, но быстро тает, рассеиваясь в пространстве.
— Вот именно об этом я и говорю. — Моя ладонь принялась гладить ее волосы. Тонкие и мягкие, оттого словно наполненные нежностью. И сама она источала нежность, которая была во всем, в дыхании, в движениях, в тонких пальцах, в завораживающих поворотах головы. И все это не притворно, как у некоторых, не играя, а естественно. Как легкий шелест листьев, как ветерок, рождающий его. — Кормить нас будут всякой дрянью, наверное, так хоть ужинать у вас стану. Да, и вот еще.
Я потянулся к штанам, нащупал мошну. Пальцы в темноте ловко отсчитали десять золотых. Протянул их девушке, ткнув в кулачок, блуждающий возле моего пупка, положил на самом пупке стопкой.
— Чего ты? — тут же спросила Журбина и, нащупав стопку, хихикнула.
— Здесь десять золотых, это…
— Ты что, богач? — перебила она.
— Нет. Просто сегодня получил в штабе в качестве награды, — не удержался я от хвастовства. — Но это неважно, — еще один бонус самолюбию. — Важно другое. Пять из этих золотых твои. Плата за десятицу сразу. На остальные пять купишь мне пару муштровок, тут же продают такие?
— Угу, — девушка принялась по одной брать монетки и перекладывать на солнечное сплетение. — Я видела, по полтора золотых за муштровку. Хорошие, тоже из тинсины, как и те, что вам выдают. Это ткань такая, прочная. Вы, парни, никогда не разбираетесь в тканях.
Покупала уже кому-то? — хотел было спросить, но вовремя передумал. Лишний вопрос.
— Еще два золотых останется, — добавила она, и в ее голосе уже не было обиды. Совсем другая интонация. Она просто, без задних мыслей высчитывала, прикидывала, распределяла мужний доход, как это, наверное, делают все жены.
«Ты бы смог взять меня в жены?.. Поклянись Номаном…»
Воспоминание ворвалось в мозг стрелой, пробило навылет довольство, больно откликнулось в сердце. Я быстро поднялся, Журбина испуганно дернулась, принялась собирать в темноте монетки, которые посыпались на матрас.
— Что ты? — выдохнула одним словом, а я молча потянулся к одежде. — Что-то не так? — осторожно спросила она, прекратив собирать монетки.
— Все нормально, Журбина. Просто мне, наверное, уже пора. Не хотелось бы палок получить.
Я почувствовал ее ладошку на спине.
— Тебя уже били. За что?
— Повздорил с одним аристократом, — соврал я, одновременно думая, а как она отнесется к тому, что я раб? Не может быть, чтобы как и Мариша.
Но проверять не стал. Натянул быстро одежду, застегнул пояс с ножнами, коротко поцеловал и выбрался из повозки. Журбина выглянула следом, обнаженная, в свете выглянувшей из-за облаков местной луны похожая на хрупкую нимфу.
— А что с двумя золотыми делать? — задала вопрос.
— Нож купи. Лезвие длиною не больше ладони. — Я бросил взгляд на ее кулачок, упирающийся в дно повозки, улыбнулся и поднял руку. — Моей ладони. Мне бриться нечем.
— Угу, — кивнула она с самым серьезным видом.
— Все. До завтра.
Я показал ей «викторию», хотя ни разу не видел этого жеста в Отуме, и, развернувшись, торопливо зашагал меж повозок. Пощупал карман, в котором лежала объяснительная, и прибавил темп. Чревл его знает, сколько уже времени прошло.
Бледноватый свет луны, то и дело скрывающейся в облачной дымке, все же позволял хоть как-то различать дорогу. Но по ней идти я не решился, увидев пару храмовников, вышагивающих по едва различимому в ночи полотну. Возможно, патруль.
Взяв правее, рванул между палаток, рискуя заблудиться, но вскоре оказался на знакомой грунтовке. Еще прибавил темп, поглядывая влево. Вот он знакомый силуэт виара, вот тренога. Правда, бочку уже сняли и оттащили на место.
— Так, это что такое, воин? — остановил меня грубый голос, едва я замер у штандарта, пытаясь в бледно-желтом свете разглядеть номер легиона и девиз.
От тени одной из палаток отделилась и двинулась ко мне фигура. Я вытянулся в струнку и полез в карман.
— У меня объяснительная от викариуса Артуно Верлонского, — проговорил, напряженно глядя на незнакомого мужика в форме лег-аржанта. — А это тринадцатый легион?
— Ты че, легионер, совсем оборзел? — холодно ответил мужик. — Пил?
— Никак нет, мин лег-аржант. Заблудился. У меня объяснительная есть, — повторил на всякий случай. — Я из «последков», только вчера гурт из наших собрали. Я в гурте Лостада… этого… — Чревл, не помню фамилии, или как тут говорится — второго имени.
— Не промазал, воин, — хмыкнул мужик, приближаясь вплотную и придирчиво оглядывая меня. Даже шмыгнул пару раз носом, пытаясь уловить запах хорского. — Ночью я за него. Меня зовут Линк Сатрок, а проще — лег-аржант. Так и обращайся. Ладно, давай свою объяснительную.
Я быстро достал и протянул ему сложенный пополам лист.
— Вот.
На его ладони тут же вспыхнул маленький желтый шарик, он развернул лист, и ладонь с магическим фонариком застыла над белым прямоугольником бумаги.
— Сойдет, — кивнул он спустя какое-то время. — Свободен, воин.
Я отдал честь, ударив кулаком по левому плечу, и бегом направился к своей палатке. Губы тронула легкая улыбка. Если не придираться к нюансам, в этот миг я был почти счастлив.
ГЛАВА 12
— Гурт, по-о-дъе-о-ом!
Истошный крик, выдергивающий из сна рывком, за шиворот утреннего сновидения. И следом звон, протыкающий слух тонкими иглами. Высокий, доходящий до свиста, со стереоэффектом. Ударяют чем-то металлическим по металлическому.
Ничего не соображая, я подскочил, еще одной половиной находясь в сновидении, откинул грубое шерстяное одеяло, которое обнаружил свернутым на лежаке, когда вернулся, принялся опоясываться. Пальцы торопливо вцепились в лямку, застегнули на автомате. Натянул сапоги. Потом бросился к веревке, расстегивая на ходу дублету.
Ночи уже были ощутимо холодными, и я решил спать в своей достаточно теплой дублете, а придет время, так и рубаху под нее буду натягивать. Сорвав с веревки муштровку, брезгливо поморщился и вздрогнул, представляя, как надеваю ее на голый торс. Муштровка не просохла как следует.
Но переборов мерзкое ощущение, все же напялил ее, швырнул скомканную дублету на свой лежак и, потирая глаза, рванул к выходу. Ближайший источник звона замолк, но тут и там, чуть дальше, звон продолжал раздаваться. Просовывая муштровку под пояс, я продолжал двигаться вперед, в толпе таких же полусонных «броуновских частиц». У входа возникло легкое столпотворение. Сорок спешащих рыл не могут в течение нескольких секунд организованно и красиво протиснуться в проем всего в два метра шириной. Глядя на пояс, наткнулся на кого-то, выматерился на чистом русском и поднял глаза.
