Ноги мы унесли. Но повторения пройденного как-то не
хотелось. Пожалуй, ходить в магазин "в ночную смену" я больше не
стану, уж больно район здесь непотребный.
Но то, что ждало меня дома, не шло ни в какое сравнение с
эпизодом возле магазина. Дело-то было осенью и не в той ее части, когда в
городе золотисто и сухо, а в той, когда уже серо, мокро и грязно.
- Ника, почему сумки все в грязи? - сердито спросила
Мадам, едва я переступила порог. - Вы что, упали?
"Ладно, думай, что я упала, если не видишь, что у меня
куртка чистая"', - ответила я маленьким язычком.
Большим же языком, то есть вслух, ничего произнести не
успела, потому что взгляд Мадам упал на Аргона, радостно ринувшегося обниматься
с ее расчудесным кремовым халатом.
- Ника, я же вас предупреждала, не давайте Аргону
валяться! Вы что, совсем за ним не смотрите? Ведите его немедленно в ванную и
вымойте как следует. Черт знает что!
- Наталья Сергеевна, я не упала и не позволяла Аргону
валяться, ко мне пристали пьяные грабители, и мне пришлось отбиваться.
Извините, что так вышло, но сумки пришлось поставить на землю, и я не уследила
за собакой.
Я не оправдывалась, но и скрывать правду смысла не видела.
- Какой кошмар! - переполошилась Мадам. - Зачем же вы
пошли в магазин ночью? У нас такой район нехороший, всего несколько приличных
домов, а в остальных живет всякая рвань и пьянь.
Вопрос мне понравился. Действительно, зачем я пошла в
магазин ночью? Чтобы не суетиться рано поутру.
Я ведь собиралась купить продукты днем, но Алена меня не
пустила. А потом нужно было ждать вас всех по очереди и обслуживать горячим
питанием, причем каждого - по отдельному меню, потому что одни метут в три
глотки, другие худеют, третьи оздоравливаются и омолаживаются, а у Главного
Объекта, помимо больного сердца, имеется еще и больной желудок.
А мизансцена-то была прелестной! Я стою посреди просторной
прихожей и держу одной рукой сумки, которые ввиду их испачканности нельзя
ставить на пол, другой придерживаю за ошейник Аргона, стремящегося к теплу и
уюту бежевого ковра в гостиной. Наталья громко и возбужденно разговаривает со
мной. Великий Слепец сидит в двух метрах от меня и не отрывается от газеты.
Дениса не видно - наверное, сидит за компьютером в своей
комнате. А вот Алена стоит тут же, за спиной у матери, прислонившись к дверному
косяку, и насмешливо смотрит прямо мне в глаза. Особенно мне понравилось
выражение ее лица, когда Мадам заверещала, что мне следовало бы сходить в
магазин днем, когда девочка пришла из школы. Ух, какое это было выражение!
Жаль, что я не Франсуаза Саган, у нее такие описания очень яркими получаются.
- Ты слышишь, Паша? - Наталья обернулась к мужу и
попыталась разговаривать с ним через газету, надежно укрывшую его лицо. - На
Нику напали возле нашего супермаркета. Ужас!
Газета слегка шевельнулась, но не более того.
- Надеюсь, это не помешало вам купить мне кефир? -
вежливо спросила Алена.
Не помешало, - так же вежливо ответила я, пытаясь одной
рукой удержать сумки, а другой запихнуть Аргона в ванную и при этом ничего не
испачкать.
Никому из присутствующих, разумеется, и в голову не пришло
мне помочь и взять либо сумки, либо собаку. Ну конечно, Мадам вся в кремовом,
дщерь вся в надменности, Гомер весь в заботах о судьбах внешней политики
страны. Мадам, однако, надо отдать ей должное, вдруг спохватилась:
- Алена, ну как не стыдно, с Никой такое случилось, а
ты про кефир спрашиваешь.
- Не нужно по ночам из дома выходить, тогда ничего не
будет случаться, - ответила та и ушла к себе.
Ну что ж, резонно. С этим не поспоришь. Вот сучка, а?
В два часа ночи, лежа в постели в своей маленькой
комнатушке, я сначала приняла решение больше без острой необходимости ночью в
магазин не ходить, а потом тихонько заплакала. Как же так случилось, что из
вполне благополучной, любимой, любящей и радующейся жизни женщины я
превратилась в никем не любимое, зависимое существо, над которым безнаказанно
может измываться шестнадцатилетняя соплячка? Все понимают, что деваться мне
некуда, жить мне негде и положение у меня аховое. Но одно дело понимать, и
совсем другое - пользоваться этим.
Из пятисот долларов, которые мне выдают в качестве зарплаты,
я имею право тратить не больше пятидесяти.
На зубную пасту и прочую необходимую косметику, на колготки,
на междугородные звонки сестре в Ташкент, а также родителям Олега, которые не
знают, что он меня бросил, и не должны узнать - они этого не переживут.
Они уже старенькие и больные, они очень меня любят, и такой,
мягко говоря, странный поступок сына подкосит их под корень. Оставить меня без
средств к существованию, одну в чужом городе, и это в благодарность за то, что
я выходила отца после тяжелейшего инфаркта, - нет, они этого не поймут. И я
добросовестно звонила, как и прежде, два раза в неделю, врала, что Олег на
работе, и выслушивала длинные и подробные отчеты о состоянии здоровья свекра и
свекрови. И ведь не могу им сказать, что долгие разговоры влетают мне в
копеечку: Олег же хорошо зарабатывает, какие могут быть проблемы!
Олег знает, что я им звоню, мы с самого начала договорились
не травмировать, стариков.
Так вот, если жить на пятьдесят долларов, не покупать ни
одежду, ни обувь и откладывать по четыреста пятьдесят в месяц, то через сорок
месяцев я смогу начать искать какое-нибудь дешевое жилье километрах в
семидесяти, а то и ста от Москвы. Сорок месяцев, почти три с половиной года. А
если за это время цены на недвижимость вырастут? А если мне не удастся
продержаться в режиме такой экономии? А если со Старым Хозяином что-нибудь
случится и я стану больше не нужна? Или меня просто уволят, потому что я не
подхожу, или найдется человек, готовый выполнять ту же работу за меньшие
деньги? Или Мадам на меня рассердится за что-нибудь.
Я должна продержаться. Сцепить зубы и терпеть.
Всем угождать, быть белой и пушистой и тщательно оберегать
сердце и нервную систему Николая Григорьевича.
Его жизнь и здоровье - залог моего благополучия.
В ДОМЕ НАПРОТИВ
- Это его жена, точно, - уверенно сообщил Костя отцу. -
Смотри, она там живет и гуляет с собакой.
- А ты уверен, что собака - та самая?
- Ну, пап, мы уж сколько времени за домом наблюдаем,
никто с русским терьером не гуляет, только эта баба.
На всей улице мы с тобой ни одного такого пса больше не
видели.
- Все равно надо бы проверить, - задумчиво сказал
Леонид Васильевич. - Мы не имеем права ошибиться. Ты не помнишь, как звали его
собаку?
- Вадька говорил, что-то химическое, он не помнит
точно, не вникал, когда тот про собаку рассказывал. Ему не до того было. Только
обратил внимание, что слово из таблицы Менделеева, какой-то газ. Ну хочешь, я
завтра подойду к ней и спрошу, как зовут собаку?
