К счастью, Цаннер вовсе не такой тщеславный человек, как, например, Капсом, которому помимо результатов необходима еще и слава. Цаннер – истинный ученый, по крайней мере в моем понимании.
Утром я провожал доктора Цаннера, бережно прижимающего к груди обернутый мягкой тканью микроскоп. С кошелем, полным золотых монет, он обошелся не в пример более небрежно – просто засунул его в дорожный мешок.
«Левенгук ты наш, – думал я, провожая его взглядом. – Теперь тебе занятий на всю жизнь хватит»…
Изготовил микроскоп конечно же не сам Гростар, а подручные в его оптической лаборатории, но от этого он был не менее хорош.
Помимо лаборатории Альбрехт имел еще и ювелирную мастерскую, в которой трудилось около двух десятков человек, изготавливающих многочисленные заказы. Кроме того, под его началом была еще и часовая мастерская, специализирующаяся на изготовлении карманных часов, которые вошли в моду сразу, как только появились. Кроунт сделал в Стенборо единственный действующий экземпляр, и я продемонстрировал его Альбрехту. Гростар сразу же загорелся идеей пустить их изготовление на поток. Я свел его с изобретателем, и в результате их совместного труда родились карманные часы, надежные и очень изящные благодаря дизайнерскому таланту Гростара. Дальше было просто – я продемонстрировал их на паре раутов и журфиксов. Аристократия, падкая на всякого рода новинки, живо ими заинтересовалась, что и обеспечило Гростара заказами на долгое время.
Тот поначалу схватился за голову – где я, мол, столько мастеров возьму, изготовление любой шестерни занимает чертову уйму времени! Здесь мне пришлось сказать ему волшебное слово – пресс. Сначала Альбрехт недоуменно посмотрел на меня, затем снова схватился за голову и убежал.
А жаль, мы любили проводить время втроем – я, Коллайн и он. Анри посмотрел на меня недоуменно, и ему пришлось объяснить, что нет разницы между пером для ручки и шестерней для часов. Коллайну тоже хватило пары минут, чтобы понять суть. Штамповка – она и есть штамповка, неважно, где ее применять.
В целях развития металлургии я установил контакт с семьей потомственных сталеваров Монторгейлов, владельцев одного из самых крупных заводов по производству стали, лелея мысль о том, что они станут Круппами своего мира.
Конечно, масштабы семейного дела трудно назвать большими в привычных мне категориях, но в масштабах Империи их производство впечатляло. Там мы пришли к соглашению тоже достаточно быстро: в последнее время семья переживала нешуточные трудности – отчасти из-за неправильного ведения дел, но в основном от действий их прямых конкурентов, которые не стали гнушаться нечестными способами в стремлении разорить Монторгейлов.
Соглашение было полюбовным. Взамен некоторых привилегий моему дому они получили необходимые средства, а также возможность заполучить такие технологии, как мартеновская печь и прокатный стан. Кроме того, пришлось провести разъяснительную беседу с их врагами, чтобы они знали, что им дозволено, а что нет.
Коллайна в горы я так и не отпустил, да он особенно и не рвался, понимая, что основные дела происходят именно здесь. Мы оказались оба правы: Ворон через некоторое время приехал с грузом золота и с известием, что прииск заложен, работает и проблем в ближайшее время не ожидается. Форт же построен как раз в том месте возле брода через реку, где мы так славно бились с вайхами, и удачнее расположения для него не придумаешь.
Янианна полюбила приезжать ко мне в гости без предупреждения. Не то чтобы она стремилась застать меня врасплох – нет, просто ей нравилась моя реакция на наши незапланированные встречи. Хотя о ее визитах ко мне знала вся столичная знать, всякое посещение моего скромного дома она обставляла со всей доступной ей таинственностью. Смешно, но меня это всегда умиляло.
Вот и на этот раз я сидел в кабинете, подсчитывая, сколько прибыли мне принесет продажа партии золота, доставленного Вороном. Буквально накануне мы переплавили его в слитки и перевезли в мой новый дом. Теперь не имело смысла хранить его в банках: в этом доме имелись и узилище, и сокровищница, и даже тайный подземный ход, выводящий к самой набережной реки Арны. Относительно того, что он тайный, – вопрос, конечно, спорный, поскольку не я являлся первым владельцем дома, а следовательно, и не единственным обладателем знаний о нем.
Лишь только немалый сад требовал перепланировки – я хотел видеть его таким же, как императорский, и этим вопросом уже давно занимались садовник с помощниками.
Пройдет пара лет, и он станет таким, каким я его хочу видеть: много зелени, цветущие лужайки, вымощенные белым камнем дорожки, пересекающие его в нескольких направлениях, пара беседок и весело журчащий ручеек. Никакой строгой геометрии, заявил я своему садовнику. Больше всего хочется увидеть уголок дикой природы, и пусть нигде в мире нет садов со столь огромным разнообразием растений, а у меня должен быть. Садовник лишь согласно кивал, уверяя, что обязательно добьется этого, хотя, может быть, и не за один год…
Когда открылась дверь и в кабинет вошла Янианна, я вскочил, приблизился к ней, нежно привлек к себе, поцеловал, затем, не отпуская ее руки, отступил на шаг, любуясь. Как же она хороша в облегающем фигуру длинном платье и с милой улыбкой на лице.
Освободив руку, она прошла по кабинету, осматриваясь.
– И чем же вы тут занимаетесь, барон? – строгим тоном произнесла Яна, как будто бы застала меня в компании полуголых девиц.
– Только что отпустил трех молоденьких служанок – и вот, решил немного заняться делами, денежки посчитать, – радостно сообщил я.
Накануне мы с Янианной посещали театр, где давали премьеру комедийной пьесы. Сюжет пьесы строился на том, что в столицу прибывает молодой провинциальный дворянин в поисках славы и приключений. Этот барон постоянно попадает в нелепые ситуации, связанные с его непомерной гордыней. Ему приходится участвовать в нескольких дуэлях, которые, как правило, срываются, потому что причины их так же глупы, как и их зачинщики. Словом, герои пьесы были выставлены как люди крайне ограниченные, что не могло не вызывать громкий смех зрителей.
Пусть смеются – глядишь, кто-нибудь и призадумается. Пьесу написал молодой, но очень талантливый литератор, которого нашел мне Коллайн. Мы вместе с автором поработали над пьесой, так что получился настоящий водевиль с сатирическими диалогами, песнями, танцами – словом, со всеми атрибутами, присущими этому жанру. Я подписал с ним контракт и предоставил полную свободу творчества.
Он писал пьесы, статьи для обеих моих газет, а одним из заказов стал женский роман, естественно, любовный, с серенадами под балконами, несчастной любовью, жестокими родственниками, всячески препятствующими соединению любящих сердец, но с обязательным счастливым концом. Роман находился в финальной стадии, примерно через месяц он должен был отправиться в печать, и это была еще одна новинка, которой я надеялся приятно удивить Янианну.
Кстати, Гростар смог изготовить печатный станок, и теперь тиражи изданий приблизились к десяти тысячам экземпляров, которые Имперская почта доставляла во все крупные города. Газеты пользовались необычайной популярностью и полностью окупали себя. Правда, большой прибыли они не приносили, но ее никто и не ждал – не та сфера, и совсем другие задачи.
