– Ну какая разница, Любочка! Они столько времени живут
вместе, что вполне могут считаться женихом и невестой. Ты что-то имеешь против
нее?
– Да нет, – она сделала неопределенный жест
рукой. – Пусть приезжает, если ей так хочется. А почему Андрюша не может
приехать?
– У него гость какой-то.
– Гость или гостья? – прищурилась Филановская,
памятуя частые жалобы Кати на то, что к ее милому постоянно приходят какие-то
женщины, с которыми он ведет долгие разговоры без участия своей подруги.
– Да гость, гость, мужчина, – рассмеялся
Саша. – О, вот и наша красавица! Ну, Тамара, ты – супер! Самая красивая
женщина страны!
Тамара Леонидовна стояла посреди комнаты, изо всех сил стараясь
держать спину прямо. Платье было и впрямь великолепным, на этот раз, как это ни
странно, Саша угадал. Оно струилось и переливалось, скрывая деформированную
старческую фигуру, а округлые мягкие складки серо-голубого меха деликатно
прятали дряблую морщинистую кожу подбородка, шеи и груди. Над всем этим
великолепием красовалось обвисшее, почти уродливое лицо нездорового мучнистого
вида – последствия неудачной пластической операции, которую Тамара Филановская,
несмотря на советы специалистов, все-таки сделала, когда ей было далеко за
семьдесят. Все в один голос говорили, что в таком возрасте пластические
операции чрезвычайно рискованны, особенно если учесть количество ранее
сделанных процедур подобного же рода, и что кожа уже утратила эластичность и способность
к регенерации, и что заживление окажется весьма проблематичным, и что
изношенному немолодому организму не полезен общий наркоз, но Тамара
заупрямилась. Она отлично себя чувствовала, была полна сил, энергична и
стройна, находилась в прекрасной форме во всем, кроме, как ей казалось, лица,
она по-прежнему много играла в театре и ее до сих пор с удовольствием снимали в
кино, но она была убеждена, что лицо необходимо поправить. Скинуть при помощи
пластики лет десять-пятнадцать, плюс грим, которым можно убрать еще десяток
лет, – и она сможет играть не только возрастные роли, но и романтические.
Врачи, как очень скоро выяснилось, были правы, а Тамара
Леонидовна – нет. Результаты операции оказались ужасающими, и с тех пор она ни
разу не вышла ни на сцену, ни на съемочную площадку. Однако, и сидя дома,
Тамара Филановская продолжала оставаться великой актрисой.
– Отлично, – подытожил Александр, закончив
придирчивый осмотр. – Ниночка, запиши для памяти: к этому платью подойдут
серьги с жемчугом и бриллиантами, браслет от Картье и кольца, которые я привез
из Лондона. Вечеринка послезавтра. Кто седьмого марта дежурит?
– Я, – отозвалась сиделка, – я с Ирой
поменялась, ей нужно дома побыть по семейным обстоятельствам.
– Хорошо, значит, не забудешь, когда будешь Тамару
одевать. И вызови на седьмое число маникюршу, пусть ей руки в порядок приведут.
Да, Тамарочка? Да, моя красавица? – ласково заговорил он, обращаясь к
бабушке. – В таком платье и с такими украшениями ручки должны быть
идеальными. Ты на нашей вечеринке будешь самой красивой, все просто в обморок
упадут – до чего ты будешь хороша!
Он встал с дивана, обнял старуху, поцеловал в макушку и тут
же перевел строгий взгляд на сиделку.
– Нина, почему корни седые? Почему вы не можете вовремя
вызвать парикмахера? Сколько раз я просил, чтобы вы как следует следили за
Тамарой Леонидовной! Сейчас же позвоните, пусть завтра приедет. Или нет, пусть
приедет седьмого, в середине дня, покрасит и уложит волосы, чтобы была красивая
прическа.
– Хорошо, Александр Владимирович, – испуганно
пролепетала Нина. – Вы не волнуйтесь, все будет сделано.
– Правильно, Сашенька, – пропела Тамара
Леонидовна, – скажи им, скажи построже, а то меня совсем запустили. Пусть
я стара, но я остаюсь женщиной, и не позволяй им пользоваться моей беспомощностью.
– Не позволю, Тамарочка, не позволю, ты всегда была
самой красивой женщиной страны и останешься такой. Нина, что ты стоишь? Иди
делай салат, я с голоду тут с вами умру.
Сиделка метнулась прочь из комнаты, прошуршав взметнувшейся
юбкой что-то виноватое и почти обиженное. Александр помог бабушке устроиться в
ее любимом кресле, сам сел на пол, положил голову ей на колени, потерся щекой о
шелковистую ткань нового платья. Любовь Григорьевна, присев на краешек
диванного валика, наблюдала эту сцену с привычным, но так и не прошедшим
удивлением. Неужели он действительно так любит бабку? Тому, что племянник любит
свою тетушку, она вовсе не удивлялась, а как же может быть иначе, ведь она
заменила ему мать, всегда была рядом, вырастила, воспитала, кормила и одевала,
лечила и ухаживала. А бабушка минуты лишней с внуками не провела, стеснялась их
– у молодых женщин внуков не бывает, если есть внуки, значит – старуха, бабушка
все играла и играла свои бесчисленные роли, ездила на гастроли, репетировала,
участвовала в правительственных концертах, лежала в косметологических клиниках
– одним словом, занималась только собой, своей карьерой и своей славой, отдавая
внукам лишь минимум внимания и душевного тепла, да и то исключительно в узком
семейном кругу, когда никто не видит. Так почему же Саша так беззаветно ее
любит?
Любовь Григорьевна вообще плохо понимала своих племянников,
несмотря на то, что вырастила их и воспитала. Но Андрей, при всех его
заморочках и диковинных теориях, был ей все-таки ближе, понятней, а вот перед
Сашей она пасовала. Не понимала она его такой безразмерной и безграничной любви
к людям, особенно к тем, кто не сделал ему ничего хорошего. Впрочем, покойную
сестру Надю с ее любовью ко всему человечеству она тоже не понимала. Вероятно,
Саша унаследовал это качество от матери, а Андрюша – нет, он своим протестным
мышлением скорее в отца пошел. Что ж, бывает.
В отца… Господи, пусть окажется, что сын этого отца написал
те проклятые записки. Тогда по крайней мере все понятно и совсем не страшно,
хоть и противно. То есть нет, страшно, конечно, страшно, что мальчики узнают,
кто и каким способом лишил их отца, но с этим можно справиться, можно, Нана
сделает все, как надо, поручит кому-нибудь, да хоть тому же Тодорову, и если
нужны будут деньги – Любовь Григорьевна их достанет, это не проблема. Вполне
реально откупиться от шантажиста и сохранить мир в семье. Но если записки писал
не он, то… Нет, не думать об этом, не думать!
* * *
Катя заглянула в кухню, где сидели Андрей и его гость. Еще
не открыв дверь, она услышала голос Андрея:
– Нет, это совершенно невозможно.
– Но может быть… как-нибудь?..
Голос гостя был виноватым и каким-то просительным. Странно.
Этого мужчину Катя никогда прежде не видела, но в этом-то как раз ничего
странного не было, мало ли какие новые знакомые появляются у Андрея. Странным
был его тон. К Андрею приходили обычно поделиться проблемами, поговорить,
что-то обсудить, выслушать совет, но уж никак не просить. О чем речь, хотелось
бы знать? Впрочем, какая разница?
– Нет, не может быть и не как-нибудь, – голос
Андрея звучал очень четко и напряженно. – Мы с вами не сможем
договориться. И вообще это не предмет договоренностей, неужели вы сами не
понимаете?
