Вернувшись на «Оронсей», мы все втроем спустились в каюту Рамадина. Он распахнул полы галабеи, и мы снова увидели собачку ковроткача.
Через час мы поднялись на палубу. Успело стемнеть, огни на «Оронсее» сияли ярче, чем на берегу. Судно по-прежнему не двигалось. В ресторане громко и возбужденно обсуждали приключения прошедшего дня. Лишь мы с Рамадином и Кассием молчали. Тайно протащить на борт собаку — это было слишком невероятно, и мы знали: стоит нам издать хоть звук — и будет уже не сдержаться, мы выложим всю историю. Последний час прошел в хлопотах, мы попытались искупать зверюшку в тесной душевой кабине Рамадина, уворачиваясь от острых когтей; похоже, ей еще не доводилось иметь дело с карболкой. Обсушили мы собачку Рамадиновой простыней и оставили в каюте, а сами отправились ужинать.
Мы сидели в ресторане «Балморал» и слушали чужие рассказы — все перебивали друг друга. Женщины помалкивали. Помалкивала и наша троица. Эмили прошла мимо нашего стола и, нагнувшись ко мне, поинтересовалась, хорошо ли мы провели день. Я вежливо поинтересовался, чем занималась она, пока мы были на берегу, и она ответила, что «так, носила кое-что». Подмигнула мне и отошла со смехом. Отправившись в Аден, мы, похоже, пропустили забавное зрелище, фокусника «гулли-гулли», который подплыл прямо к судну. На лодке его была дощатая надстройка — он стоял на ней прямо как на сцене и доставал из-под одежды цыплят. Под конец номера их набралось штук двадцать, все хлопали крыльями. Таких «гулли-гулли» на свете довольно много, и нас утешили: если повезет, в Порт-Саиде появится еще один.
Когда подали десерт, судно содрогнулось — запустили машину; мы вскочили и бросились на палубу понаблюдать, как наш замок медленно отползает от тонкой полоски света и возвращается в первозданную тьму.
В ту ночь мы по очереди стерегли песика. Он пугался резких движений — пока Рамадин не исхитрился затащить его на койку, обхватил руками и так уснул. Когда утром все мы открыли глаза, судно уже вошло в Красное море; в тот первый день после отворота к северу случилось еще кое-что.
Преодолеть заслон, отделявший нас от первого класса, всегда было непросто. Два обходительных и непреклонных стюарда либо пропускали вас, либо отсылали восвояси. Но даже им не удалось остановить Рамадинова песика. Тот спрыгнул у Кассия с рук и выскочил из каюты. Мы долго носились по пустым коридорам, выискивая его. Но малыш, похоже, сразу метнулся на залитую солнцем вторую палубу, промчался вдоль ограждения, влетел в нижнюю танцевальную залу, взмыл по позолоченной лестнице и промчался мимо двух стюардов в первый класс. Они его было перехватили, но он увернулся. К еде, которую мы тайком притащили ему с ужина, распихав по карманам брюк, он и не притронулся. Возможно, теперь он искал, чем утолить голод.
Поймать его никому не удавалось. Пассажиры видели лишь смазанный промельк. А песика люди, похоже, не интересовали. Пышно одетые дамы склонялись, сюсюкая тонкими голосами, а он пронесся, даже не приостановившись, в эбеновую пещеру библиотеки, а после исчез. Кто знает, что ему понадобилось? Или что он ощущал сквозь, несомненно, бешеный стук своего сердечка? Он был просто изголодавшимся — или насмерть перепуганным — зверьком в замкнутом пространстве судна, где коридоры превращались в тупики, уводя его все дальше от солнечного света. И вот песик протрусил по отделанному деревянными панелями, устланному коврами коридору и юркнул, воспользовавшись тем, что кто-то как раз выходил с тяжелым подносом, в приоткрытую дверь апартаментов люкс. Запрыгнул на просторную кровать, где недвижно лежал сэр Гектор де Сильва, и перегрыз ему горло.
Всю ночь «Оронсей» плыл по смирным водам Красного моря. На рассвете мы миновали малые острова неподалеку от Джизана — вдали смутно вырисовывался город-оазис Абха, солнечный отблеск выдал стекляшку, затаившуюся в белой стене. А потом город растворился в сиянии и исчез из виду.
Именно в этот час, незадолго до рассвета, по судну разлетелась весть о смерти сэра Гектора — за вестью поползли передаваемые шепотом слухи, что похоронят его прямо в море. Потом, впрочем, оказалось, что провести церемонию в береговых водах невозможно, придется телу потерпеть, пока мы выйдем на просторы Средиземного моря. Затем всплыли куда более ошеломительные подробности — как именно умер миллионер, а за ними история, которую мы уже слышали от знахаря, о буддистском проклятии. Рамадин рассудил, что погубили сэра Гектора не мы, а судьба — это она привела собаку на борт. Кстати, больше песика никто никогда не видел, и мы пришли к заключению, что протащили под полой призрака.
За обедом почти все задавались одним вопросом: как собака попала на борт? И где она теперь? Мисс Ласкети полагала, что капитану не поздоровится. Его могут привлечь к суду за пренебрежение должностными обязанностями. Потом к нашему столу подошла Эмили и решительно осведомилась, не мы ли притащили эту собаку, и мы дружно попытались изобразить на лицах неподдельный ужас, отчего она расхохоталась. Единственным, кого ничьи мнения не интересовали, был мистер Мазаппа — он сидел, погрузившись в суп из бычьих хвостов. Его музыкальные пальцы в кои-то веки лежали на скатерти неподвижно. Он вдруг сделался одиноким и замкнутым, и я весь обед, пока вокруг судачили о сэре Гекторе, смотрел только на него. Я заметил, что мисс Ласкети тоже не сводит с него глаз, опустив голову, загородившись завесой ресниц. Она было даже накрыла рукой его неподвижные пальцы, но он отстранился. Нет, тесные пределы Красного моря не лучшим образом действовали на обитателей «кошкиного стола». Похоже, после свободы диких океанских просторов, которые только что остались позади, здесь нам не хватало места. А еще оказалось, что Смерть все же существует — или по крайней мере существует Судьба в некоем непростом выражении. Похоже, наши авантюры оставались позади, словно дверь захлопнулась.
Проснувшись на следующее утро, я не почувствовал обычного желания увидеть друзей. Рамадин постучал условным стуком, но я не откликнулся. Неспешно оделся, один вышел на палубу. Свет над пустыней был виден уже не первый час, и около половины девятого мы миновали Джидду. На другом борту толпились пассажиры, пытавшиеся хоть глазком разглядеть в бинокль Нил, протекавший довольно далеко от берега. На палубе были одни взрослые, незнакомые, и я почувствовал себя неприкаянно. Поднатужился, вспомнил номер каюты Эмили, которая любила поспать подольше, и отправился к ней.
Милее всего Эмили была мне наедине. В такие минуты я всегда чувствовал, что чему-то учусь. Мне пришлось постучать дважды, прежде чем она подошла к двери, завернувшись в халатик. Было уже почти девять, я давным-давно встал, она же едва проснулась.
— А, Майкл.
— Можно?
— Входи.
Она подалась назад и скользнула под одеяло, одновременно сбросив халатик, — все это будто одним движением.
— А мы еще в Красном море.
— Знаю.
— Прошли Джидду. Я видел.
— Раз уж пришел, сваришь мне кофе?
— Сигарету не хочешь?
— Пока нет.
— Захочешь — я тебе зажгу, ладно?
