— Значит, так мне и надо, — отрезала я и разлила
чай в чашки. Мишка настороженно наблюдал за мной.
— Ты меня не любишь? — вдруг спросил он, от
неожиданности рука у меня дернулась, и чай расплескался.
— Мы не подходим друг другу, — уклончиво ответила
я.
— Почему это? — разозлился Шальнов.
— Просто не подходим…
— Ерунда. Вчера я был занят и не сказал, что люблю
тебя, вот и вся причина. Ты обиделась и сбежала.
— Ну и что? Сути это не меняет. Мы не подходим друг
другу, и я не хочу продолжать расследование. Я просто боюсь, это тебе понятно?
— Вот сейчас возьму и уеду, будешь знать, как валять
дурака. — Я решительно поднялась и распахнула входную дверь. Мишка со
своего места в кухне прекрасно ее видел. — Выгоняешь, значит? —
спросил он с ехидством, я сочла ниже своего достоинства продолжать беседу и
молча смотрела в пол. — Я уйду, а ты будешь сидеть на своей кухне и
обливаться слезами. И ждать письма, потому что у тебя даже телефона здесь нет.
Совершенная дикость. Мне ты из гордости не станешь звонить и начнешь страдать,
ночами не спать, реветь и ждать неизвестно чего…
— Ну и что? — усмехнулась я. — К этому можно
привыкнуть.
— Ты думаешь? — неожиданно серьезно спросил Мишка
и нахмурился.
— Конечно. Сначала привыкаешь, а потом все проходит. И
ничего уже не чувствуешь. Больно только в первый месяц.
— А ты откуда знаешь? — спросил он с подозрением.
— Я книжки читаю.
— Слава богу, я думал, у тебя богатый жизненный опыт.
Может, ты закроешь дверь? Нет? Ладно, сам закрою. Даже если ты права, я не
собираюсь мучиться месяц. С какой стати, когда… Ты меня слушаешь?
— Нет, — покачала я головой.
— Напрасно. Я проснулся сегодня, а тебя нет. Только эта
дурацкая записка. Ну я и представил, что тебя и вправду нет, ни сегодня, ни
завтра… На кой черт мне такая жизнь? И я вовсе не хочу, чтобы все это
кончалось. Слышишь?
— Нет.
— Я тебя люблю. Теперь слышишь?
— Шальнов, ты свинья, — пробормотала я и заревела,
так мне было обидно.
— Все, все, все, — шептал Мишка, заключая меня в
свои объятия. — Моя грудь в твоем полном распоряжении, можешь жаловаться
сколько угодно и орошать ее слезами. Допустим, я не знаток женской психологии,
но это оттого, что у меня никакого опыта, я первый раз влюбился, честно. Ты бы
не ругалась со мной, а тактично намекала, когда и что я должен делать, чтоб ты
на меня не злилась и всегда была довольной.
— Иди ты к черту, придурок, — рявкнула я.
— Ну, придурок и придурок, я в умники сроду не лез.
Я попыталась его оттолкнуть, но вовремя передумала — чего
доброго, возьмет и в самом деле уедет, а мне этого, если честно, совсем не
хотелось.
В общем, часа через два мы покинули мою квартиру, а затем и
Кострому, сумку разбирать так и не пришлось. По дороге мы ни разу не вспомнили
о трупах, строили планы, прикидывали, как объясним все Катьке (это в основном я
прикидывала), и несколько раз клялись друг другу в любви. В результате обратная
дорога показалась нам безобразно короткой, я и глазом не успела моргнуть, а мы
уже тормозили возле Мишкиного дома. Но в этом тоже были свои преимущества. Мы
вошли в холл, Мишка меня обнял и начал целовать, а я расстегивать пуговицы на
его рубашке (нечто подобное я видела в одном фильме, но оказалось, что в
реальности это довольно нелегко, впрочем, может, у Шальнова пуговицы какие-то
не правильные), я повисла на его шее, и тут кто-то кашлянул за моей спиной.
Мишка недовольно поднял голову, а я, повернувшись, увидела в приоткрытой двери,
которую никто не потрудился запереть, мужскую физиономию. Шальнов распахнул
дверь, и мы замерли от неожиданности, обнаружив на пороге милиционера. Он еще
раз кашлянул и спросил:
— Шальнов Михаил Степанович вы будете?
— Я.
— А войти можно?
— Проходите, пожалуйста.
Мужчина вошел, посмотрел на Мишку с улыбкой и вроде бы даже
подмигнул ему. Потом нахмурился и сказал со вздохом:
— Иванова Екатерина Юрьевна вам доводится женой?
— Бывшей, а что случилось? Теперь я испугалась
по-настоящему.
— Поедем в отделение, там вам все объяснят.
— Что объяснят? — запаниковала я.
— Боюсь, несчастье с супругой приключилось.
— Господи… Я с тобой поеду, — заявила я. — Я
ее сестра… то есть, ну вы понимаете…
— Понимаю, — вздохнул милиционер.
Через полчаса мы выходили возле мрачного двухэтажного
здания. Здесь нас поджидал Виктор Иванович, с которым мы успели поговорить по
телефону. Увидев меня в новом обличье, он нахмурился, а я растерялась: узнал он
меня или нет, вскоре выяснилось, что узнал.
— Вам придется опознать… убитую, — деревянным
голосом сказал он.
— Я готов, — торопливо заверил Мишка, приткнув
меня на единственный стул в длинном коридоре.
Они ушли, а я осталась в коридоре, бессмысленно разглядывая
пол под ногами. Мужчины вернулись буквально через пять минут, я вцепилась в
Мишкину руку, глядя на него с надеждой, он отвел глаза и кивнул.
— Когда ее нашли? — спросил Шальнов.
— Вчера, ближе к вечеру. В районе деревни Михайлово, там
лесополоса… ребятня с собакой гуляла. Если б не собака, ее могли бы очень долго
не обнаружить. Труп сунули под поваленное дерево и засыпали землей. Все цело
ключи, деньги, медицинский полис, по нему и установили личность.
— Как ее убили? — с трудом разлепив губы, спросила
я.
— Задушили. Несколько дней назад. У меня к вам большое
количество вопросов. Например, где вы были в прошлую среду, примерно в десять
часов утра?
— Она погибла в это время? — нахмурился Шальнов.
— Боже мой, — пробормотала я, значит, когда я
спешила на свидание с сестрой в пригородный универмаг, Катька была уже мертва.
Мы опять поехали в милицию, отвечали на какие-то вопросы и
что-то подписывали. Признаться, соображала я с трудом и даже плохо помню, что
говорила. Одно мне было ясно: Виктор Иванович подозревает нас во всех
убийствах, произошедших в городе за последний месяц.
