– Погодите-ка, – сказала Ольга
Михайловна, нервно прижав пальцы к вискам, и у Родиона дрогнуло сердце, потому
что раньше он о таком жесте только в книжках из девятнадцатого века читал, а в
жизни – ни разу не видывал. Кто в наше время, скажите на милость, нервно
прижимает пальцы к вискам?! – Ой, не могу, у меня все в голове
перемешалось! Ладно, господь с ним, с законом, я к нему тоже как-то так
отношусь… спокойно. Но вы, вы-то сами почему уверены, что она убила того
человека?!
– Я не был уверен, – честно сказал
Родион. – Не был до позавчерашнего дня. Меня пытался убедить в этом один
человек. Васька Крутиков его зовут… Да не смейтесь, ведь даже в трагедиях
имеются комические персонажи, шуты, например. И их-то устами обычно и глаголет
истина. Теперь я это точно знаю. Почему, спросите? Да потому, что, как только
Васька завел разговоры о сбесившемся Веселом Роджере и позвонил Розе, на него
тотчас было совершено покушение. Он чудом остался жив, у него скользящая
ножевая рана на боку, и теперь у меня уже нет сомнений, что…
– Так, я сейчас, кажется, уже в обморок
рухну, – упавшим голосом сказала Ольга Михайловна. – Какая Роза?
Какой шут Васька Крутиков… его кличка Веселый Роджер? Но ведь так звали
знаменитого пирата, что ли? Который кричал: «Пиастры, пиастры!»
– «Пиастры, пиастры!» – это из Стивенсона, так
кричал попугай капитана Джона Сильвера. А Веселый Роджер – это вообще-то
пиратский флаг, но в данном конкретном случае – пес, который сбесился и укусил
своего хозяина. А Васька Крутиков – это… Нет, знаете что? – вдруг оборвал
сам себя Родион. – Давайте продолжим этот разговор в какой-нибудь
харчевне. На улице Костина, около площади Горького, появилась потрясающая
пивнушка. Называется «У Ганса».
– Я не пью пива! – сердито сказала
Ольга. – И вообще, я сегодня…
– Худеете, я знаю. Кстати, я пива тоже не пью.
Но «У Ганса», кроме всего прочего, отличная еда. Поэтому будем просто есть и
разговаривать. Думаю, что в обморок вы собрались рухнуть из-за упадка сил.
Поэтому начнем худеть с понедельника. Договорились?
Василий Крутиков
Апрель 2001 года, Нижний Новгород
Если в Северо-Луцке и оставался один человек,
которого Василий мог помянуть добрым словом, то это была Роза. Очаровательная
татарочка с миндалевидными синими глазами, маленькая точеная статуэтка с грудью
и бедрами, которыми, если следовать пропорциям ее роста, следовало быть на два,
а то и на три размера меньше. Но Василий плевать хотел на пропорции, а высокие
женщины ему никогда не нравились. Надежду, к примеру, он открыто называл
дылдой, не в лицо, конечно, а в компании самых близких к Алиму Минибаевичу
людей, таких, как Руслан, охранник Хозяина, или Равиль, сторож дачи и классный
собутыльник, даром что мусульманин. Да и от Алима он никогда не скрывал своего
мнения о Надежде. Не нравилась она ему, ну вот не нравилась – и все тут. Какая
разница, что голова у нее как компьютер, что хладнокровию и деловому чутью
мужик позавидует, что, имея Надежду, не надо иметь ни аудиторов, ни юристов,
она всякую кочку, которая может встретиться на бизнес-пути Алима Минибаевича,
нюхом чует, почище Роджера, с закрытыми глазами видит! По мнению Василия, уж
лучше было платить деньги огромной бухгалтерии и целой юридической конторе, чем
держать при себе Надежду. И имел в виду Василий хвалебные отзывы Алима:
дескать, одна Надежда трахается, как целый гарем! Это, с его точки зрения, было
как раз недостатком, хотя, в принципе, он любил горячих женщин. Но вот Роза, к
примеру, по жизни горячая штучка, это у нее от умения получать и давать
удовольствие, а Надежда в постели словно бы включает какое-то реле на отметку
«Hotly». Или, если этого мало, «Still hot»
[9].
И ее печурка дает жару! Но строго
до определенного предела, заказанного реле.
Нет, он не был с Надеждой в постели. Но чуял
ее натуру и знал, что не ошибается.
Рыба такая есть – называется «ледяная». Может,
у Надежды рыбья кровь? А может, дело в том, что профессиональные проститутки от
своего ремесла получают не больно-то много удовольствия. Василий мало что знал
о прошлом Надежды, но не сомневался, что без эскорта тут не обошлось. Да ладно,
в нашем демократическом государстве любой труд уважаем и почетен. Однако
профессиональная шлюха – это что-то вроде отхожего места, а Василий публичных
отхожих мест не любил. Даже украшенных цветочками и спрыснутых освежителем
воздуха «Морской бриз». Даже с толстой и мягкой туалетной бумагой «Клинекс». И,
положа руку на сердце, если бы Надежда была такой уж супер-пупер в койке, разве
Алим делал бы то, что он делал, бедолага?..
Насчет того, что смерть Алима не обошлась без
участия этой лощеной сучки, у Василия с каждым днем возникало все меньше
сомнений. Наверное, злоба подстрекала его подозрения, не давала покоя – злоба
на Надьку, которая фактически выкинула его из дела, не дав ни рубля. Нет, это,
конечно, преувеличение, кое-какие деньжата у Васьки набегали на счет, но он их
крутил-прокручивал, поставляя в бар той же «Сладкой ночки» горячительное. То
есть его средства были вложены в Надькин бизнес – выкинув Василия, она
преспокойно все прикарманила и на голубом глазу заявила, что никаких долгов за
нею нет. «А ты говоришь, есть? Подтверди!»
Разумеется, когда Васька еще только начинал
входить в дело Алима, они не давали друг другу никаких расписок, не заключали
никаких договоров. Так же велось и впредь, так же осталось и после смерти
Хозяина. И Васька готов был, подобно какой-то змеюке, которая кусает себя за
собственный хвост, готов был кольцом свиться от злости, что продолжал с этой
стервой вести дела на той же основе, что и с Алимом: на основе честного
купеческого слова. О чести и честности Надька не имела никакого понятия. И
Васька логично рассуждал: если Надька перекрыла ему кислород ради ничтожной
суммы (в сравнении с теми капиталами, что крутились в обоих клубах), какую он
вкладывал в дело, то она вполне могла пойти на преступление ради баснословных башлей,
которые должна была получить (и получила-таки) в случае смерти Алима.
