Никакого Алима Абдрашитова, о котором она
твердила, братья в жизни не знали. Надя-ханум, сдавшая им квартиру, была джаным
и пери, на которую оба тайно облизывались, но явно даже глянуть пылко не
осмеливались. К тому же она – известная в городе бизнес-леди, невозможно было
даже предположить, что она могла совершить незаконную сделку. В конце концов,
отчаявшись мирно объясниться с «уважаемой женщиной» («Уважаемая женщина, зачем
так кричать, соседи услышат, да?!»), старший из братьев решил позвонить
участковому Симагину. Братья знали, что это человек Надежды-ханум, она при
заключении сделки так и предупредила: мол, по первой же жалобе Петра Иваныча вы
отсюда полетите мелкими пташками, а деньги я вам верну, подумаешь. До сих пор Симагин
оставался новыми жильцами весьма доволен и раз в полмесяца захаживал к ним
опрокинуть рюмочку очень недурного коньячку (совсем не та бурда, которую в
винных отделах выдают за азербайджанский коньяк!) и получить некий конвертик.
Поэтому он мгновенно отреагировал на звонок, благо кабинетик его располагался в
соседнем доме, и явился в 14-ю квартиру при полном параде и с приличной миной.
Первым делом он спросил у шумливой тетки документы, и по тому, как вытянулось
вдруг его толстощекое, от природы круглое лицо, братья поняли, что возникли
некие сложности.
В самом деле, в паспорте худой женщины с
усталым, преждевременно увядшим лицом значилось, что она, Абдрашитова Валентина
Алексеевна, состоит в законном браке с Абдрашитовым Алимом Минибаевичем, причем
в браке этом они прижили двух детей. Метрики на сыновей и свидетельство о
заключении брака прилагались.
Первой мыслью Симагина было привлечь тетку к
ответственности как злостную обманщицу: невозможно находиться в браке с
человеком, умершим более полугода назад! У нее в паспорте должен стоять
соответствующий штамп, а свидетельство о браке должно быть заменено
свидетельством о смерти супруга.
Мысль, конечно, была отличная, но Симагин
тотчас поторопился запихнуть ее в те же глубины сознания, где она доселе пребывала.
Эта тетка не виновата, что никто не позаботился сообщить ей о смерти
означенного супруга. Симагин сам видел паспорт Алима Минибаевича, где стоял
штамп о браке, аналогичный тому, который имела в своем паспорте эта Валентина
Алексеевна Абдрашитова. И двое сыновей, Александр и Никита, были в Алимов
паспорт вписаны. Одному – пятнадцать, другому – двенадцать лет.
Несовершеннолетние дети. И если на основные богатства Алима, два ночных клуба,
они претендовать никак не могли, поскольку формально те принадлежали Надежде
Гуляевой, то уж квартира Алимова со всей дорогущей обстановкой, а также его
«БМВ» им должны были достаться по праву. Однако не достались… не без соучастия,
между прочим, самого участкового Симагина, который отлично знал, что родне
покойного не сообщили о его смерти.
А впрочем, какая тут может быть вина? Долг
Симагина как работника правоохранительных органов состоял в том, чтобы охранять
эти самые права. Он и охранял… права сильного. Сильным был когда-то покойный
Алим Минибаевич. Теперь сильной стала его бывшая компаньонка и сожительница
Надежда Сергеевна. Именно ее права и защищал участковый Симагин – не сказать
чтобы с пеной у рта, но достаточно активно, чтобы выпроводить эту новоявленную
наследницу вон и непререкаемым тоном посоветовать ей больше здесь не
появляться. Закон обратной силы не имеет. А если вы ничего не знали, то это
ваши проблемы. Так что извините, гражданка!
Гражданка, впрочем, извинять Симагина не
желала. Она даже стала шуметь, просто-таки голосить, взывая к проходившим мимо
соседям, рассказывая им свою жалостную историю. Нормальные люди с сердитым
Симагиным – а он к тому времени уже очень рассердился – связываться не хотели и
проходили мимо: домой, или выгуливать собачек, или мусор вынести. Но в этом
подъезде обитало несколько отвратительных старушонок, которые когда-то немало
крови попортили Надежде Сергеевне, нипочем не желая подтверждать, что она и в
самом деле проживала в квартире № 14 в качестве сожительницы покойного
Абдрашитова, а значит, имеет права на эту квартиру. Надежда их и так и этак
уламывала, дело дошло даже до подарочков (а ведь Симагин знал, что его Хозяйка
была дама, как бы это поизящнее выразиться, прижимистая), и только тогда
старушки, стиснув зубы, написали требуемые письма. А сейчас, прислушавшись к
воплям Валентины, начали в унисон причитать: зачем, мол, они пошли на поводу у
Надежды и письма эти написали, вот детей и вдову обездолили…
Еще несколько минут – и пришлось бы вызывать
на Овражную, 42 бригады спасателей, потому что потоки совместно проливаемых
слез начинали уже затапливать лестничную клетку и струились вниз по этажам.
Симагин ел себя поедом за то, что сразу не выпроводил Валентину вон из подъезда
и столь необдуманно позволил ей вступить в разговор со злоязычными соседками. А
ведь они, заразы, оказались умны и хитры. Они прекрасно понимали, что
прикормленный Надеждой участковый может-таки им, пенсионеркам, кровь попортить,
а потому не хаяли Хозяйку и не лаяли ее, а только широко и девичьи наивно
открывали свои выцветшие глазки, утонувшие в морщинистых веках, и тоненькими
фальшивыми голосками причитали: Надежда, дескать, Сергеевна – женщина очень
хорошая, милая и добрая, если и захапала себя чужое добро, то исключительно по
неведению, знай она, что у Алима Минибаевича остались малые детки, сама,
добровольно отдала бы им и квартиру, и машину, тем паче что все это ей не
особенно и нужно: машину она подарила своему охраннику Руслану, а квартиру, как
видите, сдала. Действительно, зачем ей квартира, ежели она живет в суперэлитном
доме на Калининской улице? Ну, знаете, недалеко от ее пересечения с Северным
проспектом? Там стоят такие двухэтажные дома с мансардами. Три дома, окруженные
старыми яблонями. Скоро, в мае, яблони зацветут, вот красота будет! Впрочем,
дома и так красивые. В среднем, сиреневом таком, с балкончиками чугунными,
правая половина принадлежит милой Надежде Сергеевне. Да, конечно, два этажа и
мансарда. И участок возле дома. А в квартире, говорят, даже бассейн есть, ну, а
в мансарде танцевальный зал, весь в зеркалах, и солярий. Это чтоб даже зимой
загорать можно было. А в подвале тир и мини-корт.
Симагин был, безусловно, особой, приближенной
к императрице, но и его никогда не приглашали в ее новую квартиру. Домработница
Роза с ним тоже не откровенничала, поэтому он представления не имел о таких тонкостях,
как зеркальный танцевальный зал и мини-корт.
Мини-корт, мать твою так и переэтак! По
странной прихоти памяти Симагин вдруг вспомнил, что покойного Алима Минибаевича
частенько называли – шепотком, разумеется, чтоб он, храни Аллах, не
услышал, – Мини-юбовичем за его пристрастие к красивым ножкам, а совсем уж
втихаря – Мини-ёбовичем. Тоже за определенные пристрастия…
