Вовсе не интересный мужчина и полиграфический король, репутацию которого имел он на Терре. Но – безумец. Властолюбец, свихнувшийся от доставшейся ему власти. Истинный хаосит, не признающий рамок и границ, не останавливающийся ни перед чем, чтобы достичь своей заветной цели. Упивающийся своей безнаказанностью и теми несчастьями и бедами, которые производят творения его рук.
Они следовали по землям Хаоса, направляясь в самое сердце муринской Тайной империи, выстроенной им на границе двух миров, и ужасающие плоды его правления наблюдались здесь повсеместно.
Какой заманчивой сперва казалась Северину предложенная Циролисом идея: для разрушения планов Мурина-Альбинского использовать им же самим созданную систему порталов. Прирожденный талант и глубочайший специалист по части всего, что связано с магией перемещения, Мурин связал свою Тайную империю стационарными порталами, соединив ее с Точками Перехода между мирами Альтерра и Аррет, создал замкнутый цикл, эдакий магический метрополитен, чьи туннели прорыты не в земле, но в междумирье. По нему он мог скакать с объекта на объект, как задорный кузнечик, лично проверяя, как идут дела у подопечных. Северину посчастливилось на личном опыте познакомиться с такой системой – когда их с Шедди, а заодно и Билкара, преследовавшего их во главе отряда Акробатов, муринский десант накрыл на затерянной в степи клок-фактории.
Какой заманчивой была эта идея, словно лягушка из детской песенки, стремительными скачками через порталы Мурина-Альбинского добраться до ключевой точки маршрута – его смерть-фактории на Моровых Плешах. И накрыть зеленым брюшком все наследие сумасшедшего кузнеца.
Но Жанна не смогла помочь или не захотела открыть перед Северином и его спутниками всю цепочку Муринского маршрута. Уж ему-то наверняка после перемещения между мирами не приходилось неделю брести через леса, с солониной и сухарями в заплечном мешке. Из одного портала в другой – делов-то.
А если бы приходилось – если бы, подбираясь к собственному творению, он мог бы наблюдать те последствия, что оказывает действие его смерть-фактории на окружающий мир – неужели не шевельнулись бы какие-нибудь заржавленные шестеренки в его опутанном паутиной Хаоса мозгу? Не устыдился бы? Не одумался?
Вряд ли. Насколько знал его Северин – не такой это был человек. Да и вовсе не человек.
И чем дальше продвигался отряд в глубь Моровых Плешей, тем быстрее таяли былые сожаления Северина о том, что он отнял у Жанны отца.
Позабытые и позаброшенные лагеря клиц-клоков – людей, у которых злая магия похитила душу, превратив в послушных и безропотных работников. Пустые глаза снулых рыбин, зашитые грубой ниткой рты. Они продолжали выполнять механическую работу – готовили какое-то варево в бараках, из труб которых шел чахлый, прибиваемый ветром к земле дымок. Валили лес, наращивая груды обтесанных бревен, которые никто не спешил забирать. Ломали кирками камень, упорно и тупо стесывая целые скалы. Топоры тупились, кирки ломались, ингредиенты, необходимые для варева, кончались. А клиц-клоки продолжали работу – размеренными, механическими жестами колотили по древесным стволам сбитыми топорищами, долбили скальную породу бесполезными палками, помешивали и переливали из одной тары в другую пустой кипяток… Бездушные, безропотные и безвольные трудяги с зашитыми ртами и потухшими глазами. Нижняя часть пирамиды, залог успеха любых муринских начинаний.
Чем ближе была смерть-фактория, тем чаще попадались и другие солдаты муринской армии – памятные по степям шреккеры и морталисты, уроженцы этой самой смерть-фактории. Бродили по лесам, лишенные руководства, злобные и бесстрашные, в облупившихся черно-красных доспехах, в опутанной колючкой броне с вытесненным на ней знаком расходящихся стрел, с лицами, скрытыми глухими забралами, несущие смерть всему живому.
Невидимые ладони ветра щедро подгоняли назойливый белый пух – семена ядодрева, к навязчивым ласкам которого Северин, кажется, стал привыкать, как тогда, во время необъявленной степной войны. Войны, которая все еще шла, каждый день унося новые жизни, ссыпая кроваво-красный песок на Весы Упорядоченного, силясь нарушить равновесие, разбить те путы, что удерживают в плену метущийся дух Шахрияра, силясь разрушить Равновесие. И кто знает, какая песчинка станет роковой и обратит чашу Хаоса в движение?
Северин должен был положить конец войне, привести Весы Упорядоченного в равновесие.
В пути им встречались время от времени не только плоды неустанных муринских трудов, но и зримые следы тех магических стихий, что сошлись в своем гибельном танце над просторами мира Аррет. Тех, что превращали То-что-могло-произойти в То-чего-никогда-не-было. Тех, что делали Аррет – миром-свалкой.
Миром исправленных ошибок.
За завесой из душистых еловых ветвей, в веселом журчании ближнего ручья, показался покореженный остов вертолета, гнутые, перекрученные спиралью лопасти которого казались надгробием, сотворенным безумным скульптором.
Ветер налетал порывами, с белым пухом ядодрева неся сорванную с ветвей медную листву, напоминая о том, что грядет осень, грядет пора умирания, и нужно спешить, очень спешить. Что нужно торопиться жить. Ветер шумел ветвями, и крошечные серые птахи срывались с них, трепеща крыльями, летели вперед и вверх, между деревьев, между острых, буро-желтых от времени, дождей и ветра, гигантских голых ребер, оставшихся от скелета какого-то невиданного зверя, напоминавших громадные обрушенные арки галереи, ведущей в никуда…
Громадный разлапистый ясень скрипел на ветру, словно сопротивляясь накатам невидимого воздушного моря причудливо изогнутыми ветвями. На одной из них, мерно покачиваясь, висело вниз головой худое мальчишеское тельце в оранжевом комбинезоне и надвинутом на мертвое лицо капюшоне.
Вот выжженная прогалина посреди светлого березняка, между тонких белых стволов, увенчанных краснеющими в свете дальних зарниц поникшими кронами. Посреди нее, в саже и копоти, застыла страшная тварь, зарывшаяся в пепел лобастой башкой. Ее шипастый хвост оплел закованного в доспехи воина, продолжающего сжимать в мощной руке зазубренную острогу из тусклого металла, что, пройдя насквозь, вышла из спины его уродливого убийцы. Сплелись в объятиях и так застыли навсегда…
Мир-свалка.
Порой мелкий ручей, который они переходили вброд, приносил слипшиеся листы – размытые строки, едва различимые гербы.
Порой в неглубоком овраге что-то стеклянно поблескивало: открывались полузатопленные в затянутом ряской болотце лабораторные стеллажи, уставленные рядами пробирок и колб, половина из которых была разбита. По болотцу от мешанины реактивов расходились причудливые разноцветные кляксы.
Мир исправленных ошибок.
9
Шедший впереди Дарьян замер, вскинув растопыренную пятерню.
Обернувшись, поманил Северина.
– Что там?
Дарьян опустился на одно колено, провел ладонью по густому хвойному ковру, перемешанному с шишками:
– След. Совсем свежий.