Старичок, как ни уговаривал его Северин переждать вылазку в поселке, настоял на своем – не может, мол, пропустить такое, хочет видеть все своими глазами и запечатлеть в походном дневнике. Для истории.
Что до Жанны – ей, кажется, было все равно, куда и с кем идти. Но навыки в боевой магии, приобретенные ей под началом Гелены и Мурина-Альбинского, могли сослужить хорошую службу. С тем, что она умеет, Северин успел познакомиться на личном опыте. Отголоски хаоситских заклятий, которыми она ударила по нему в Костяном корабле, порой давали знать о себе точечными уколами острой боли по всему телу. Не то чтобы часто. Но и забыть о том эпизоде в их отношениях никак не удавалось.
В парке, превратившемся за годы запустения древней столицы Лихоборы в густой лес, было очень тихо.
Северину не нравилась эта тишина.
Нет-нет, да и хрустнет ветка где-то в зарослях по сторонам тропы.
Но не больше. Ни птичьих трелей. Ни дятлов, настырно барабанящих по коре. Ни ставшего уже таким привычным, неразрывно связанного с Хмарьевском, неумолчного комариного гудения.
Очень тихо. И беззвучные отсветы алых зарниц в небе. И ветер несет невесомые клочья белого пуха – семена ядодрева.
Шедший во главе отряда Дарьян замер. Прищурился, вглядываясь в лесную чащу.
Северин остановился рядом:
– Почувствовал что-то?
Дарьян не обернулся. Продолжал вглядываться в полумрак:
– Наблюдают за нами, чувствуешь?
– Похоже на то.
– Ну, чего там? – прошипел нетерпеливый Мартуз.
Северин шикнул на него, похлопал Дарьяна по плечу:
– Идем. Что бы это ни было, думаю, скоро оно себя покажет… А если нет – тогда и беспокоиться не о чем.
Дарьян молча кивнул.
Они вышли к старой дороге. Сквозь растрескавшееся полотно проросла сухая желтоватая трава. При обочине торчало пугало в незнакомом, до белизны выгоревшем мундире с проржавелыми пуговицами. С того места, где у пугала положено быть тыкве с прорезанными глазами и ртом, скалился человеческий череп.
Идти по дороге было веселей, чем лезть через бурелом и валежник, но белый пух не отвязывался и здесь – все норовил прицепиться к платкам и шарфам, закрывающим лица, цеплялся за плащи, посохи и ножны.
И все так же резала слух тишина.
Вышли к мосту через реку. Вода шипела и бурлила, взбивая вокруг поросших мочалом опор моста густую желтоватую пену.
– Лихоборка? – ухмыльнулся собственным мыслям Северин.
Шедди вопросительно поглядел на него.
– Да так, – Северин махнул рукой. – Вспомнилось…
За мостом все сплошь заросло колючими зарослями, которые Северину уже приходилось видеть в городе. Длинные побеги вились кольцами, были сплошь усеяны шипами и крошечными ярко-оранжевыми ягодками. Они цеплялись за полы плащей и рукава, царапали ткань и кожу, будто бы хотели удержать путников, будто просили остаться с ними. Насладиться тишиной. Насладиться видом рваных облаков, подсвеченных винно-красным, бегущих над покачивающимися на ветру кронами деревьев.
Под каблуками Севериновых сапог захрустели мелкие камешки, тропа пошла на подъем.
Отсюда открывался впечатляющий вид на Лихобору. В алом зареве проступали окутанные туманной дымкой мертвые высотки, на уцелевших фронтонах высились величественные статуи тружеников и героев минувших войн.
У Северина сжалось сердце, Лихобора была неотличима от города, в котором он вырос, была его кривым отражением, злым и уродливым близнецом. Она была мертвым двойником Москвы.
Северин отвел взгляд, давя в себе такой неуместный при теперешних обстоятельствах приступ щемящей ностальгии…
Отвел взгляд на противоположный склон холма и не поверил своим глазам.
Там лежала, наполовину уйдя в мох, громадная и совершенно несуразная конструкция, похожая на обглоданный скелет кита, какого-нибудь фантастического морского левиафана. Посреди леса покоился изъеденный ржавчиной каркас дирижабля.
– Староста о таком не упоминал, – хмыкнул Дарьян. – А ориентир-то приметный. Сложно пройти мимо.
– Это же Аррет, – подала голос Жанна, кажется, впервые с момента, как они миновали Точку Перехода. – Топографические ориентиры здесь так же непостоянны, как климат.
– Что ты хочешь этим сказать? – повернулся к ней Северин.
«Разговаривай со мной! О чем угодно, умоляю, говори еще. Только не молчи! Ты сводишь меня с ума своим молчанием…»
Жанна смахнула со лба рыжую прядь. Укладывать прическу она перестала еще в Хмарьевске, и теперь она возвращалась к памятному еще по Терре образу «вороньего гнезда».
– Я хочу сказать, – продолжила Жанна, – что пространство здесь нестабильно. Отдельные элементы ландшафта, целые города – появляются и исчезают, произвольно меняются местами. Об этом мне рассказывал отец.
– Почему ты решила рассказать об этом сейчас? – поинтересовался Северин.
– Потому что там, куда мы направляемся, подобные эффекты происходят чаще всего.
Северин с силой сжал древко посоха:
– Нет, я имею в виду, почему ты не сообщила об этом раньше?
Жанна равнодушно пожала плечами:
– Вы не спрашивали.
«Дурак, – сказал Северин самому себе. – Она играет с тобой, крутит тобой, как хочет… Пользуется тем, что ты чувствуешь за собой вину, хотя вина эта мнимая. Пользуется тем, что ты влюблен в нее, несчастный идиот… Она сполна насладится своей местью. Заведет тебя навстречу твоей погибели и спляшет на твоих костях. Но дело даже не в тебе, а в том, что из-за нее ты подставляешь под удар тех людей, что тебе доверяют. Тех, что согласились пойти с тобой сюда, в этот лживый и губительный мир, в котором собраны все мыслимые напасти… А ты не можешь сделать ничего, и она прекрасно знает, что не можешь, что ты не посмеешь… Ведь так?»
Напряженное молчание спутников было ему ответом.
Жанна, будто не замечая того эффекта, который оказал на всех ее монолог, а возможно, втайне упиваясь этим эффектом, придирчиво разглядывала собственный ноготь.
Обстановку, по обыкновению, решил разрядить Циролис. Поиграв кустистыми седыми бровями, изрек:
– Мастер Север, мы успеем рассмотреть эту конструкцию?
Еще в Хмарьевске он взял себе в привычку назвать Северина исключительно «мастер Север». Сперва это звучало до того непривычно, что Северину виделась в этом какая-то скрытая насмешка. Но старичок вкладывал в свое обращение все возможное почтение. Скоро и остальные товарищи – Билкар, и Шедди, и Дарьян, и даже острослов Мартуз – стали добавлять, обращаясь к Северину, это непонятно откуда взявшееся «мастер». Вскоре он стал воспринимать это как должное.
Северин кивнул:
