– А Евилпот… В Ястеаджун…
Монстр взревел, будто нарочно стараясь заглушить Северина.
Еще несколько шагов – и боевой тролль сметет, уничтожит его!
Очередной Мглистый Акробат пал под ударом его тесака – Северину послышался обрывок крика. Кричала девушка. Неужели та самая, с просеки?
– Ямалп Он…
Всем своим существом, от макушки до пяток, почувствовал Северин холодную дрожь. Еще пара шагов – и он превратится в груду рубленого колбасного фарша. Самое время обделаться, но…
– Ямалп отэ!
На миг Северин отнял взгляд от свитка. Осталось произнести последнее слово, он уже успел прочитать его глазами, но…
Словно в бреду, словно в страшном сне – медленно и неуклонно, – надвигались лезвия тесаков, занесенные для удара.
На выдохе, оглушая самого себя, срывая голос, Северин заорал:
– …ТСИВАНЕН!
Время остановилось. Лезвия застыли, готовые врезаться в его голову. Клочья пара, вырывавшиеся из прорезей шлема тролля, клубились перед самым лицом Северина.
Крошечные бисеринки дождя искрились и мерцали, отражая алый свет, исходящий от рун на доспехах чудовища.
Потом все осветилось. Мириады лучей рассекли ночь, рассекли дождевые струи, рассекли Хмарь и мглу, вонзаясь в мешанину грязи под ногами Северина. Свет обнял Северина, укутал его уютным коконом, завернул в мягкое и теплое одеяло цвета топленого молока…
«Должно быть, я умер», – успел подумать он.
И время вернулось…
Лицо Северина обожгли клочья пара, зловонное дыхание чудища, по щекам ударил какой-то порошок, сухой и горячий.
Северин не сразу понял, что это пепел.
Доспехи тролля, добела раскаленные тем светом, что призвал на него Северин, оседали на землю, сквозь прорези их хлопьями рассыпался пепел.
Свет убегал, таял – так же стремительно, как явил себя. Северин оставался один на один с ночью, дождем и заваленным трупами переулком Менял.
Кто-то бежал прочь от него, удаляясь. Кому-то повезло. Одиноко бряцали черно-золотые доспехи.
Северину было больно и холодно. Дождь вновь принялся с силой хлестать по лицу, будто в истерике: что ты наделал? Что ты наделал?!
– А что я мог, – прошептал в ответ Северин. – Я защищался.
Ладонь, в которой он сжимал свиток, жгло огнем.
Северин посмотрел на нее. Поверх линий жизни проступал, пузырясь, свежий ожог.
Очень странной формы – он в точности напоминал силуэт летящего сокола. Будто знак.
И почему-то именно теперь он вспомнил глаза того старика в лохмотьях, что выронил футляр со свитком. То, что открылось Северину, когда на единый миг они встретились взглядами. То, что показалось ему случайным бликом в зрачке незнакомца в лохмотьях.
Силуэт летящего сокола.
Только вспомнив это, Северин наконец-то по-настоящему испугался.
А испугавшись, побежал.
Он бежал сквозь дождь, ругаясь, отплевываясь и чуть ли не плача, прижимая к животу обожженную руку. Бежал прочь из переулка Менял, из Мушиных Ферм, прочь из Хмарьевска.
Через заваленные мусором пустыри, распугивая кудлатых и промокших бродячих псов, через огороды, засаженные непроходимыми джунглями огурцов и капустными головами.
Уходя от несуществующей погони, зигзагами, как затравленный собаками заяц, как затравленный саламандерами кинжалозуб.
Северин выдохся, достигнув окраины.
Не мог уже ни бежать, ни идти, ни ковылять. Но все еще мог ползти. Цепляясь пальцами за коряги, за осклизлые корни.
Найдя место посуше, под стволом такого же титанического и точь-в-точь таким же седым лишайником поросшего дерева, под которым устраивал свой тайник Гирбилин, он уткнулся лицом в мох.
Отключился. Выпал из реальности. Уснул.
13
Он сильно-сильно зажмуривал глаза, но солнце все равно его находило.
Плясало отголосками случайных бликов на внутренней стороне век, цеплялось за ресницы. Нещадно жгло открытую кожу, накаляло доспехи, нагревало головной платок, из-под которого ручьями лился пот.
Раскаленный добела шар висел над горизонтом, над далекими курганами мерещились призраки изумительных городов с колоннадами и парками, фантастических замков с башнями-иглами. Мерещился Хмарьевский кремль, его острые фигурные шпили и флюгера, укутанные туманной дымкой. Но это были всего-навсего миражи.
Отсюда, из южных степей, все произошедшее там, в Хмарьевске, казалось Северину сном.
Он вдоволь наскитался, сбивая сапоги по пыльным дорогам, пропивая последние гроши в самых дрянных кабаках, пока судьба не занесла его на юг.
Сначала – как часть отряда охотников-шкуродеров. Немного позднее, как часть поредевшего, но куда более сплоченного, чем прежде, отряда трофейщиков.
И вот теперь он очутился на «Жаровне», как называли ее ветераны, на переднем крае обороны. Или на острие атаки. Было непонятно. Каждый определял это для себя, исходя из личного вкуса.
Невозможно далекий отсюда Хмарьевск, судя по доходящим слухам, продолжало трясти в лихорадке усобицы.
Ярмарочные пророки вещали о том, что последователи Лаахора открыли сезон охоты на неизвестного боевого мага, уложившего пару десятков Амофил в ходе ночной бойни в переулке Менял.
Адепты Тенабира безжалостно мстили за гибель Верховного жреца и предводителя своей гвардии – Мглистых Акробатов.
Покидая Хмарьевск, Северин своими собственными ушами слышал, что за голову Опустошителя-переулка-Менял – как называли теперь его, Северина (конечно, не имея никакого представления о его реальной личности), – назначена награда в сто золотых. Эту историю передавали из уст в уста, всякий раз добавляя новые подробности. Прозвище Северину как-то не легло на душу, а вот сумма была приличной.
Новость эту, время от времени прерывая искренним счастливым хохотом, выкрикивал на перекрестке дорог скоморох в колпаке с бубенчиками.
Северин, возможно, даже хотел бы выспросить у него подробности, но встретился с ним взглядами, и в зрачках его увидел все тот же блик: сокол, расправивший крылья.
Этот сокол приходил к Северину во снах. Сны эти ничем не напоминали прошлые, те, что он видел на Терре. В них не было ни сюжета, ни внятной экспозиции, ни подкупающих деталей антуража – всего того, что было в старых добрых Тех-самых-снах про Другую Землю, или, как называл ее покойный Гирбилин, про Альтерру… Каким чужим и выдуманным казалось тогда это имя!
Теперь Северин сам пребывал на Альтерре, был частью ее, и она покинула его сны.
И осталась в его снах лишь не до конца сформулированная угроза, тревожность, ощущение собственного бессилия и страх. А поверх всего этого парил, сияя, расправивший крылья сокол.
