– Я не шучу, Лукреция. Тенардье ищет предлог, чтобы вычеркнуть тебя из списка журналистов на сдельной оплате. Ты бросила ей вызов перед всей редакцией – и теперь рискуешь головой.
Лукреция задумывается. Она кажется все более обеспокоенной. Наливает себе второй стакан виски.
– И что ты посоветуешь, Флоран?
– Сама ты не справишься, тебе нужен помощник. Ты уже прошляпила отпечатки пальцев.
Черт подери, как я могла так опростоволоситься?
– Не хочешь вести расследование вместе со мной?
– Нет. Ты же знаешь, я еле на ногах держусь. Алкоголь – прибежище журналистов, которые слишком много знают. Особенно журналистов «Современного обозревателе». Рано или поздно наступает момент, когда совесть уже не дает нам заснуть без алкоголя. Столько отвратительных вещей произошло в этой редакции у меня на глазах, при полном всеобщем равнодушии. Сколько раз глупость и ложь вылезали на обложку под видом «специального расследования»…
Флоран Пеллегрини хочет налить себе еще, но руки у него дрожат так сильно, что он не сразу справляется с этой задачей. Лукреция помогает ему.
– Только один человек может помочь тебе в таком расследовании. И ты сама знаешь кто.
Молодая журналистка и седой репортер смотрят друг на друга.
– Знаешь, Флоран, я сама сразу же подумала о нем.
– Не сомневаюсь. На самом деле ты мечтаешь провести с ним еще одно расследование и нарочно ввязалась в это дело потому, что оно может его заинтересовать. Так?
Лукреция предпочитает не отвечать. Пеллегрини берет ее за руку и подмигивает.
– Отправляйся к нему в башню. Я уверен, он согласится.
17
Альпинист поднимается на вершину крутой горы, но вдруг он срывается и падает. Веревки лопаются одна за другой, но ему удается ухватиться за край скалы, и он повисает над пропастью.
Он кричит:
– На помощь! На помощь! Кто-нибудь! Помогите!
Появляется Бог и говорит:
– Я здесь. Отпусти руку, Я тебя поймаю. Доверься Мне, Я тебя спасу.
– На помощь! Есть тут кто-нибудь еще?
Отрывок из скетча Дария Возняка «После меня хоть потоп»
18
– Нет!
Входная дверь слегка приоткрывается. И резко захлопывается, как только хозяин видит Лукрецию.
Я и забыла, как он любезен.
Она выжидает некоторое время, потом, используя отмычку, открывает замок и проникает в странное жилище. Она выходит к маленькому острову, окруженному водой, на который ведет небольшой мостик.
Исидор одет в пеструю гавайскую рубашку и желтые шорты с фиолетовыми полосками, на носу у него темные очки, на ногах – шлепанцы.
Он сидит за столом, его пальцы летают над клавиатурой. Он ведет себя так, словно не замечает присутствия Лукреции. Не давая себя смутить, она рассказывает ему о плане расследования и предлагает работать вместе.
– Я, кажется, уже сказал вам: нет.
– Но мне нужна твоя помощь…
– Об этом и речи быть не может. Исключено.
– Но…
– Мне очень жаль, но я не буду помогать вам в расследовании. Я научный журналист в отставке. Я завязал со всем этим и хочу, чтобы меня оставили в покое.
Лукреция удивляется, что он опять обращается к ней на «вы». Вероятно, это для того, чтобы она поняла: за время, прошедшее со дня их последней встречи, она стала для него чужим человеком.
Она вздыхает, оглядывает убежище журналиста-отшельника, когда-то лучшего в своей профессии. Это старая водонапорная башня посреди пустыря в Порт-де-Пантэн, на окраине Парижа. Исидор превратил ее в свое жилище. Войти сюда можно по центральной лестнице, ведущей к двухметровому островку с белым песочком и двумя пальмами посередине. Остров находится посреди бассейна, диаметр которого пятьдесят метров, а глубина – десять.
Мост из дерева и лиан соединяет остров с «материком», где стоит кое-какая мебель, придающая помещению относительно жилой вид. Кровать с балдахином заменяет спальню, стол, уставленный компьютерами, – кабинет, чуть дальше плита символизирует кухню, раковина – ванную комнату, а широкий диван с низеньким столиком и плоским телевизором – гостиную.
Бирюзовая вода цистерны с плеском бьется в бортики. Сквозь прозрачную крышу всегда видны солнце, луна или звезды. Остров, затерявшийся в просторах Индийского океана. В самом центре цивилизации.
– Почему ты не хочешь… вы не хотите мне помочь?
– Я не любил Дария. И рад, что он умер.
– Вы не любили Дария? Не любили Циклопа? Но он же самый популярный француз! Все любили Дария.
– Я – не все. Если большинство ошибается, это еще не значит, что они правы.
Опять эта фраза…
– Дарий никогда не казался мне смешным. Его юмор был тяжелым и вульгарным. Он презирал женщин, иностранцев, стариков. Он все высмеивал и никого не уважал.
– Но это же и есть задача юмора?
– Тогда я спрашиваю: «Зачем нужен такой юмор?» Я решительно не одобряю людей, которые считают, что обязаны испытывать спазмы в диафрагме при виде бедолаги, поскользнувшегося на банановой кожуре.
– Но…
– Не настаивайте. Я считаю, что издеваться над невезучими, слабыми или отличающимися от нас людьми – занятие, недостойное мыслящего человека. Юмористы предлагают смеяться над рогоносцами, пьяницами, калеками, толстяками, коротышками, блондинками, бельгийцами, женщинами, священниками и так далее. А я лично считаю, что коллективное высвобождение дискриминационных позывов просто непристойно. Вот почему смерть Дария Возняка – радостное событие для умных людей, обладающих хорошим вкусом.
– Но…
– Более того, он даже не сам сочинял скетчи. Он воровал их у других или просто присваивал безымянные шутки. И никто не видел в этом ничего предосудительного.
Лукреция встряхивает волосами.
– Но я вам рассказала о начале своего расследования…
– И что? Орудие убийства – синяя шкатулка с буквами «B.Q.T.» и надписью «Не читать»? Засвеченная фотобумага? Видеозапись с грустным клоуном? Вы называете это «началом расследования»? Вы шутите, мадемуазель Немрод?
Он бесит меня. Как он бесит меня.
Лукреция молча смотрит на него. Бывший лучший журналист Франции сильно похудел со времени их последнего свидания. Но его толстые щеки, пухлые губы, круглые, изящно очерченные уши, плешь и слишком тонкий (для роста под два метра) голос по-прежнему придают ему сходство с большим ребенком.
– Я не могу больше с вами разговаривать. У меня встреча с друзьями.
