– А это кто? – шепчет Лукреция.
– Боб, его секундант.
– Секундант? Какой секундант?
– Технический специалист по юмору, который редактирует окончательную постановку миниатюры, выбрасывает ненужное, докручивает гайки, отлаживает эффекты, подчеркивает оттенки интонации и следит даже за выражением глаз комика. Смешить – дело тонкое. А как известно, где тонко, там и рвется.
Артисты так погружены в работу, что не замечают присутствия Лукреции. Неожиданно Феликс Шаттам вскрикивает:
– Черт! У меня пропал голос! Боб, опять! Я не могу говорить! Я пропал! Врача!
Громкоговоритель верещит:
– Больше ждать нельзя! Двадцать пять минут опоздания!
Публика неистовствует и топает ногами:
– Фе-ликс! Фе-ликс!
Артист взмок от отчаяния.
– Это невозможно! Катастрофа! У меня пропал голос! Я не могу выступать, верните им деньги!
– Принесите ему меда! – кричит секундант.
Пожарный Тампести убегает и возвращается с большой желтой банкой. Феликс съедает одну, две, десять ложек меда. Он пытается что-то сказать, но лишь хрипит, как осипший соловей.
Он опустошает банку, пытается прочистить горло, но это заканчивается приступом кашля.
– Надо возвращать деньги! – твердит он, побагровев от волнения.
– Ладно, пора применять сильнодействующие средства. Я вызываю врача! – говорит Боб.
Лукреция в растерянности наблюдает за ними.
– Возвращайте деньги! Все отменяем! Я не могу говорить, у меня пропал голос! – повторяет Феликс.
– Сейчас придет врач, – подбадривает его Боб.
Пожарный шепчет Лукреции:
– Не волнуйтесь. Каждый вечер одно и то же. У него от страха парализует голосовые связки.
– Они действительно все отменят и вернут деньги?
– Да нет, конечно. Это все психология. Переклинило его. Комики – самый легковозбудимый народ в мире. Нервы вечно на пределе, нескончаемые жалобы и боли во всем теле. Но хотя все это происходит только в его воображении, снять стресс без врача не получается.
– Где этот чертов врач? – рычит Боб.
Наконец появляется старичок с огромной сумкой.
– Как вчера, доктор. Как вчера.
Врач явно смущен.
– Вы знаете, что этого нельзя делать. Ежедневное применение кортизона опасно – возникает привыкание. Это не игрушки!
Зал вопит:
– Фе-ликс! Фе-ликс!
– У нас нет выхода, доктор. Приступайте!
Врач достает шприц, наполняет его лекарством и втыкает иглу в горло Феликса, туда, где находятся голосовые связки. Вытирает ватным тампоном красную капельку.
– А-э-и-о-у. Шла Саша по шоссе и сосала сушку. Ба-бе-би-бо-бу, бык тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа.
Зал продолжает неистовствовать. Громкоговоритель оживает:
– Утихомирьте зрителей! Начинаем!
Молодая журналистка остается за кулисами и смотрит выступление.
Сцена освещена, пурпурный бархатный занавес разъезжается под аплодисменты публики. Феликс Шаттам, ставший после смерти Дария Возняка самым популярным юмористом Франции, начинает первый скетч.
– Ну, друзья, долго же вы собираетесь! Сколько вас можно ждать? – произносит он голосом президента республики.
Зал смеется.
– У меня для вас две новости, хорошая и плохая. Хорошая: выступление началось. Плохая: вам придется терпеть меня целых полтора часа. Но это все-таки не пятилетний срок.
Зал взрывается хохотом.
Секундант Боб облегченно вздыхает. Феликс вызвал две первые волны смеха, самое трудное позади. Теперь все пойдет как по нотам. Он следит за выступлением с хронометром в руках.
К Лукреции подходит пожарный.
– Я не люблю имитаторов. Как правило, в обычной жизни эти люди безлики, вот и поют с чужого голоса.
– Я знал всех комиков моего времени, они ведь выступали здесь… – Кажется, пожарный решил пуститься в воспоминания. – Дарий чем-то напоминал Колюша, а Феликс больше похож на Тьерри Лелюрона. Кстати, жен обоим нашел их агент Ледерманн.
Лукреция пытается слушать скетч, но пожарный невозмутимо продолжает:
– Быть имитатором – это болезнь. У них раздвоение личности. Но их не лечат, а наоборот… Им платят за то, что они выставляют свою патологию напоказ!
Лукреции это кажется забавным, и она думает, что пожарный не так уж далек от истины.
Смех в зале затихает и возникает вновь, как океанский прибой. Волны становятся все выше, и последняя накрывает весь зал. Зрители встают, начинается овация.
– Еще! Еще! Феликс! Феликс!
Комик бросает взгляд на Боба, который жестом дает понять, что время еще есть. Феликс не заставляет себя упрашивать. Он читает еще два скетча, изображая папу Римского и президента США.
Полный триумф. Кланяясь, Феликс напоминает, что будет участвовать в шоу, посвященном памяти Дария, которое состоится здесь же, в «Олимпии».
Пурпурный занавес закрывается. Артист с трудом протискивается к своей гримерке сквозь толпу поклонников, требующих автограф. Служба безопасности оттесняет их к выходу и обещает, что Феликс выйдет к ним. Когда коридор пустеет, Лукреция подходит к Бобу, стоящему перед гримеркой, и просит разрешения взять интервью для «Современного обозревателя».
– Феликс устал. Его нельзя беспокоить, поговорите завтра с его пресс-атташе.
Лукреция хватает Боба за запястье, выворачивает ему руку и врывается в гримерку.
– Что вы делаете? – удивленно восклицает Феликс, который снимает грим перед зеркалом.
– Я журналистка. Хочу задать вам несколько вопросов.
– Сейчас совсем не подходящее время.
Боб уже входит с угрожающим видом, он готов вызвать службу безопасности.
Лукреция быстро перебирает список ключей.
Деньги? Нет.
Секс? Нет.
Слава? Нет.
Умение слушать? Нет.
Только что у него был припадок паники. Этот человек живет в страхе. Страх – вот отличный ключ.
Она поворачивается к комику.
– Я пришла спасти вам жизнь. Здесь умер Дарий, и это не было несчастным случаем. Вы тоже погибнете, если не поможете мне!
Феликс испытующе смотрит на нее, затем разражается хохотом и обращается к Бобу, которому по-прежнему не до смеха:
– Отличная шутка!
Господи, кажется, я поняла! Юмор – вот правильный ключ. Значит, я ошибалась. Есть юмористы, которые любят смеяться.
