Тени показалось, что он начал что-то понимать.
– Вы пришли требовать правосудия? Я должен найти убийцу?
– Он найден, – старик едва заметно усмехнулся, – и семья требует не правосудия, а виру. Правосудие уже свершилось.
Старик щелкнул пальцами и, подчиняясь его знаку, молодой снял шелковый платок со своей таинственной ноши.
Тень невольно вздрогнул.
Гость держал в руках большое оловянное блюдо, засыпанное солью. На блюде лежала человеческая голова и смотрела на советника выпученными глазами.
– Его нож оборвал жизнь нашего родича, – пояснил старик, – и мы за это взяли его жизнь.
– Убийцу судьи искала вся городская стража, – припомнил Тень, – и не нашла.
– Потому что мы нашли его раньше, – старик поклонился.
В Ритуле внезапно заговорило любопытство:
– И что, он все девять дней так и торчит на блюде? – спросил он.
– Убийца умер сегодня ночью, – ответил старик.
Только сейчас Тень заставил себя присмотреться к голове и заметил рваные ноздри и губы, следы от ожогов и срезанные куски кожи. Кем бы ни был этот человек, смерть досталась ему тяжелей, чем иным достается жизнь. Она не была к нему добра.
Тень вздрогнул.
– Убийца умер не сам, – меж тем обстоятельно продолжил старик, – мы позволили ему умереть. После того, как он назвал нам имя того, кто приказал и заплатил деньги. Это был грек Каллистос. Хозяин таверны.
– А где его голова? – заинтересовался Тень.
– Он пока жив, – произнес старик. И многозначительно замолчал.
Тень переводил взгляд с одного лица на другое. Гости, все трое, не мигая, смотрели прямо перед собой и, казалось, чего-то ждали.
– Уж не хотите ли вы сказать, что я виновен в смерти судьи?!
– По твоей просьбе, господин, этот недостойный отнял жизнь у нашего родича.
Тень вскинул подбородок.
– Старик, клянусь богами, мне не нужна была эта смерть!
– Я знаю, – тот печально склонил голову, – наш родич погиб по ошибке. Поэтому семья требует виру золотом, а не кровью.
Тень налился тяжелой душной злостью. Отшвырнув в угол пиалу он встал. По цветной мозаике вино разлилось красной лужей.
– Ты слишком много себе позволяешь, старик.
Ритул бросил вопросительный взгляд, готовый по одному движению брови хозяина зарубить визитеров.
Двое молодых одновременно выступили вперед. При входе они оставили свое оружие, но, сомкнув плечи, загородили старика собой. Тень, белый от злости, искал на боку оружие. Ритул уже сомкнул пальцы на рукояти. Эвридика подобралась, готовая к прыжку. Молчание повисло такое напряженное, что, казалось, в маленьком помещении сейчас разразиться гроза.
Внезапно Тень шумно выдохнул и опустил руки.
– Вира золотом – это сколько? – спросил Ритул.
Молодые так же слаженно отступили.
– Судья был главой семьи, – старик многозначительно цокнул, – вира золотом должна покрыть все расходы на похороны и обеспечить достойное приданое его незамужней дочери.
У Тени не нашлось сил даже чтобы рассердиться.
– Еще ни один дрянной повар не обходился мне так дорого, – пожаловался он, ни к кому конкретно не обращаясь, – столько и хороший повар не стоит!
* * *
Испуганным диким конем проскакав по коридору, Тень Орла ворвался в покои правителя, которые уже привык считать своими, и с размаху бросился на ложе. Подушки полетели в стороны.
Рука нащупала кожаный мешочек.
Тень огляделся: шторы были задернуты. Он бросился к дверям, закрыл их, торопливо наложил тяжелый кованый засов и повернул изумруд.
– Это ты виновата!
– Я? – изумилась женщина, прекрасная, как лунная ночь на побережье вечного моря. Черные блестящие волосы струились по плечам, сияла белозубая улыбка. Казалось, гнев хозяина ее забавляет.
– Ты и твои сестры! Это вы потребовали крови. А теперь я должен всей Акре.
– Правитель всегда должен своему городу. Что тебя удивляет?
– А тебя не удивляет ничего! – Тень схватил сосуд с маслом для ламп, отлитый из цветного стекла, и с размаху запустил в стену.
– Ты хоть знаешь, ЧТО мне предложили!
– Погасить долг крови, взяв в жены девушку из обиженной семьи, и произвести от нее наследника, – предположила черноволосая, чуть прикрыв пушистыми ресницами нестерпимо сияющие глаза. – Догадаться не сложно. Это мудрость древних: убил кормильца – корми сам. Взял жизнь – дай жизнь. Это справедливо.
– Это отвратительно. На кой мне сдалась эта Монима? Что я буду с ней делать?
– Ах, вот что тебя беспокоит, – кивнула черноволосая, – ты обручился этим кольцом сразу с тремя демонами и больше не можешь быть мужем женщине. Но, дорогой мой, этой девушке не нужен муж. Ей нужна диадема. Дай ее ей, и она будет довольна.
– Но как я объясню ей, что я… Вас, что ли, показать?
– Да ничего не объясняй, – черноволосая пренебрежительно махнула узкой ладонью, – не понравилась она тебе – и все. Отсели в другие покои и призывай только для трапезы.
– Это твой совет? – сощурился Тень. – И чем я за него заплачу? Вы ведь даже не мигнете бесплатно. Просто удивительно, до чего вы похожи на здешних купцов, я уже начинаю думать, не родственники ли вы часом?
– Можно сказать и так, – черноволосая улыбнулась. – Людей, как и демонов, создали боги. А мой совет – это такая малость. Я возьму за него совсем недорого. Хотя бы… – она огляделась, – вот это блюдо с апельсинами. Это ведь недорого, правда? Что могут стоить обычные апельсины?
– Зачем они тебе? – изумился Тень. Но черноволосая уже пропала, не удостоив его ответом.
* * *
На площади дурным голосом орал царь всех ослов: серое, даже почти в яблоках, крупное копытное с большими карими глазами, сейчас вдохновенно прижмуренными. Он тянул морду, как будто пытался поцеловать небо, и прижимал к спине длинные уши, словно боялся оглохнуть от собственных воплей.
Хозяин его, маленький плешивый человек, одетый как небогатый горожанин, давно уже смирился с судьбой, пославшей ему столь голосистого напарника. Пока он еще торопился доставить товар кривому Абасу, его бурная деятельность даже собрала небольшую толпу зевак. Он прыгал вокруг осла и тележки, тянул его за уздечку, манил хлебом, обмакнутым в патоку, пинал коленом, а получив острым копытом в голень, охромел, и, разразившись потоком проклятий, выломал жердь из собственного забора. Этой жердью он принялся охаживать осла по бокам. Но хозяина упрямца посетила не самая лучшая идея. Если пинки и тычки ослик воспринимал с терпением стоика, то палку встретил как оскорбление и личный вызов. Он взвился на дыбы, как легендарный Буцефал, взбил копытами воздух и испустил первый душераздирающий вопль, от которого спавший на заборе кот в изумлении свалился во двор, а небольшая колония обезьян, неторопливо бредущая из фруктового сада, с визгом шарахнулась врассыпную.
