Йонард с Эроном переглянулись.
– Ну вы даете, горячие еверские парни, – сказал Берг, трогая с места своего баира.
– Гляньте-ка наверх, – указал Эрон в сторону от холма. По его гребню, уже пройдя половину пути до вершины, двигалась живая огненная лента… Очень быстро двигалась.
– Хрофт! Что же мы здесь торчим, как три жерди посреди поля?! – рявкнул Йонард и, сжав баира коленями, послал его вверх по склону.
Берг гнал своего баира наперерез всадникам, мчащимся по самому по краю холма.
Трое верховых, окруженных желто-алым сиянием, разбили туман и выметнулись наверх, успев увернуться, чтобы не быть накрытыми катящейся лавиной огня, ора и конского топота.
По ровной степи «крылатые кони солнечных дорог», аххоры, не знали себе равных в беге, но по холмам, крутым подъемам и спускам темно-серый баир шел и быстрее и легче, и скоро вырвался вперед. Так они и летели: по сторонам два рыжих пожара – аххоры, а в центре, словно припорошенный пеплом, баир. Тугое полотно воздуха рвалось со слышимым свистом, взъерошивая гривы коней и поднимая дыбом волосы всадников, земля летела под ноги с пугающей, и в то же время возбуждающей стремительностью. Азарт скачки снова захватил Берга и, повинуясь внезапному порыву, он закричал на всю степь: «Таргатай!!!» Звучное эхо из сотен голосов скфарнов подхватило крик Йонарда, как ураган – беспомощную птицу; со всех сторон неслось: «Гатай! Гатай! Гатай!»…
– Хрофт! – изумленно выругался Йонард, – вот что значит пить араку по скфарнски, не разбавляя.
Впрочем, германец почему-то был уверен, что бог его племени не обиделся, потому как привык, что Йонард поминает его обычно перед замахом двуручника. А здесь, в пьянящей неистовой скачке, имя покровительницы рода Сатеник само слетало с губ, словно он тоже был одним из ее сыновей.
Он мчался по утренней степи и во все горло орал самую воинственную из всех песен одиннадцатого легиона, а навстречу ему вставало юное, умытое солнце. Приятели не отставали. Так, втроем, словно связанные, они и влетели на всех махах в лагерь кочевников. И почти одновременно остановились, подняв коней на дыбы, перед Сатеник и вождями племен. Вслед за ними в лагерь ворвалась и остальная толпа, тотчас заполнив собой все свободное пространство между крайними гэрами лагеря, возвышением, покрытым ковром и, как только сейчас заметил Йонард, лошадиной шкурой, черной, как уголь, пригвожденной к земле четырьмя акинаками. Йонард мгновенно сообразил, что это такое. Знак войны! Род Сатеник принял решение идти на Акру. И выбирал воинов, достойных принять участие в походе. Каждый, кто считал себя мужчиной, должен был, неся в руке горящий факел, подойти к шкуре, наступить на нее одной ногой, крикнуть громко, чтобы все слышали, свое имя, а затем, отступив, воткнуть факел в землю. Следующий поступит так же, и так до тех пор, пока медлительным не придется перескакивать через плотное огненное кольцо вокруг лошадиной шкуры. А это уже считалось в племени не слишком почетным, на такого горе-воина мать племени ласково не посмотрит.
Все происходило именно так, как представлял себе германец. Их факелы: его, рыжего Танкара и, что было удивительно, Эрона-певца, уже давно были воткнуты в землю. Они отошли в сторону, опередив скфарнов, сгоняющих табун на отдых, и стали наблюдать за другими, жаждущими битвы, славы и богатой добычи. Йонард уже знал, что лишь десятую часть племени отпустила Сатеник в этот поход. И значит, каждый, кто пойдет с ними под стены Акры, должен стоить десятерых. Северянин видел, как наступили на шкуру Инпас и Агим, Нингир, Акхит и Тарк. Все они выдержали испытующий взгляд черных, как ночное небо, проницательных глаз Сатеник. А некоторые, и юные, и зрелые, и в годах скфарны с густыми шапками волос и неухоженных бород, слабели перед этими глазами даже до дрожи в коленях, способных сдавить лошадь так, что она садилась… Наверное, в этот миг сама Таргатай смотрела на скфарнов глазами Сатеник. Некоторых короткий, отстраняющий взмах сухой властной руки выталкивал за грань невидимого круга, назад, к гэрам. В свои двадцать с небольшим, Йонард был уже опытным воином и понимал, что эти люди могли и не дрогнуть в схватке, и лечь на поле брани, уложив рядом с собой не одного врага. Но на то Сатеник и мать рода, что должна заботиться обо всех своих детях. Чтобы не остались без защитника и добытчика жены, маленькие дети, старики. Отец новорожденного, приятель Йонарда, Илос отошел к гэрам, туда же отправился и молодой всадник, почти мальчишка… Увидев слезы обиды и разочарования на его совсем еще детском лице, Сатеник поманила его, улыбнулась мягко:
– Ты – последний в своем роду мужчина, Кенем. Прежде чем идти в бой, ты должен дать жизнь троим воинам-скфарнам, – донеслось до германца.
– Хорошо, мать Сатеник, – заносчиво крикнул тот, – прямо сейчас и начну. У меня есть невеста!..
Вслед юноше полетел беззлобный смех.
Когда же, наконец, определилось, кто идет в поход, а кто остается, Сатеник вновь взошла на колесо и ударила акинаком в гонг. Тревожные длинные звуки поплыли над степью, будоража и выгоняя из низин остатки утреннего тумана. Солнце было уже высоко. Род Сатеник был истинно велик и не оскудел пока героями. Один из вождей племен подошел к женщине и протянул большую чашу, которая горела в лучах солнца, как яркий костер, потому что была отлита из чистого золота. Чаша была невероятно тяжела, но Сатеник подняла ее одной рукой, высоко, так, чтобы видели все. И осушила ее всю во славу Таргатай.
Поход на Акру начался.
* * *
Говорят, война – грязное дело. Правильно говорят. Любой воин это подтвердит. Много злых дел свершается под щитом завоевателя, много напастей терпит покоренный народ, много неправды творится и после, когда победители делят добычу. А и начинается любая война с грязи. Правда, такой грязи воин не стыдится. Не стыдится и вождь, потому что победа и слава войска напрямую зависят от того, насколько вождь не побоялся испачкаться перед началом похода. Предводитель той отчаянной части скфарнов, которая рвалась в поход, уже в летах, но энергичный Сандак, явно был из тех вождей, что испачкаться не боятся. Его цветные одежды покрылись толстым слоем грязи. На ногах он был уже засветло. С тремя военачальниками, которые тоже шли в поход, он успел осмотреть оружейные мастерские и кузни, поставленные прямо тут, в степи. Наравне с мечами, скфарнские умельцы ковали и плотницкий инструмент, не забывали про гвозди. Берг тому не дивился. Высокий вал окружает благословенную Акру, и стены не присядут, чтобы баир смог их перескочить во славу Таргатай. Да и крылья у коней, как в легенде, не вырастут. На стены взбираются с помощью штурмовых лестниц, а чтобы наготовить их в достатке, нужно в достатке топоров. Понадобятся крепкие веревки: их крутили в знакомой низине, занимались этим в основном женщины. Плотники, раздевшись почти донага, оставив лишь короткие штаны, ладанки на узких шнурках да головные повязки, старательно тесали огромный древесный ствол. Тут же, неподалеку, группа людей собирала огромную треногу с толстенными, в руку, цепями. Готовили таран, которому предстояло поспорить с железными воротами крепости.
С части повозок сняли верх, чтобы установить на них легкие, но мощные и необыкновенно точные баллисты. Эти, казалось бы, довольно простые орудия, на самом деле требовали к себе строгого отношения и настоящего мастерства, и уже с восхода молодые скфарны-наводчики под руководством мастера Борнака принялись метать камни в мишени, установленные на холме на расстоянии двух полетов стрелы.
