На Йонарда, оставшегося здесь в полном одиночестве, моряки смотрели как на приговоренного к казни. «Ястреб» под командованием Мараха уходил дальше, чтобы в соседнем порту обменять остальной груз на звонкую монету. Большой прибыли это не сулило, но позволяло вернуть свое, а это по нынешним смутным временам было уже неплохо.
Йонард умирать не торопился. Оставшись один, он проверил, легко ли вынимается оружие, сунул за щеку несколько сушеных фиников, глотнул воды и, сориентировавшись по сторонам света, пошел на северо-восток. Он старался избегать нахоженных троп и водоемов, запаса воды должно было хватить. Уши германца превратились в чуткие уши волка, они разве что не шевелились, охватывая местность спереди, сзади, слева и справа одновременно, улавливая малейшие звуки, быстро распознавая их и рассортировывая по степени опасности: обиженный рев рыси, промахнувшейся на охоте – ерунда, легкое журчание горного ручейка – серьезно! Больше четырех часов он шел пешком, не снижая скорости даже когда выбрался из опасных мест. Потом в какой-то подвернувшейся на пути деревне он украл осла. И к утру следующего дня был в городе.
Его первое впечатление оказалось верным. Что-то неладное происходило в Акре. На улочках по-прежнему кипели гам и суета, процветала торговля самым разным товаром, продавцы зазывали покупателей, беззастенчиво хватая их за руки, но эта Акра разительно отличалась от той, которую не так уж давно оставил Йонард. И, внимательно приглядевшись, он понял, чем. Та Акра была суетливой, хитрой, навязчивой, но добродушной и философски-спокойной. Теперь в повадках торговцев появилась не только нервозность, но и злоба. Несильно толкнув очередного торговца, пытавшегося навязать Йонарду совершенно ненужный ему моток тесьмы, он увидел, как глаза того полыхнули яростью, а перекошенный рот выплюнул такое, что Йонард решил было ненадолго задержаться. Но наглец скрылся в толпе, а вскоре Йонард обнаружил, что он такой не один.
Базар разочаровал германца. Еще не так давно огромный, пестрый, ошеломляюще-разнообразный, сейчас он показался Бергу маленьким и бедным. Разноцветные тенты обвисли, столбики покосились, но никто не позаботился о том, чтобы их поправить. Продавцы, наверное, отчаявшись поразить покупателей широким выбором и качеством товара, поражали несусветными ценами. Увидев костяной наперсток за две монеты, Йонард плюнул на землю и решил для себя больше ничему не удивляться. Было совершенно ясно, что настал конец мира, а значит, все может быть, в том числе и наперстки по такой цене.
Женщины на базаре почти не попадались. В основном меж полупустых торговых рядов бродили дюжие слуги и рабы с корзинками, неумело подвешенными на сгиб левой руки, и отчаянно торговались, используя в качестве аргумента огромный кулак правой. Наметанным глазом Йонард приметил шнырявших в толпе воров и подивился их многочисленности и наглости. Внезапно одна из лавчонок с треском развалилась, товар высыпался на улицу и случилась безобразная свалка. Продавец пронзительно кричал, пытаясь прикрыть собой костяные браслеты и дешевые бусы, но какие-то оборванцы выдергивали вещи из-под растопыренных рук, тут же делили добычу, а где-то уже вспыхнула драка и повалился прилавок, накрыв грязную улицу выцветшим тентом. Городская стража словно куда-то провалилась. Впрочем, не «куда-то». Йонард подумал, что доподлинно знает, где околачиваются по крайней мере два десятка этих хорошо вооруженных бездельников.
Неожиданно послышался глухой и печальный звон. Йонард узнал его сразу, хотя именно здесь, в этом городе, ни разу не слышал. Звенели цепи.
Вскоре показались и сами невольники. Полуголые, скованные попарно, они брели, едва переставляя ноги, ослабленные то ли голодом, то ли иной бедой и, казалось, не обращали ни малейшего внимания ни на подгонявшую их стражу, ни на злобствующую толпу.
– Кто это? – спросил Йонард у молодого паренька, оказавшегося поблизости. – Что они натворили?
Германцу показалось, что юноша смотрит на невольников с сочувствием, но тот тут же рассеял «недостойные» подозрения:
– Еверы, – произнес он, как плюнул, – те, кто отказался «норы» показывать. Глупцы. Хотя б разбогатели бы. А правитель «норы» и так узнал, теперь они их своими руками засыпают. И плачут так, словно родню хоронят. Трусы! Я плакать не стану. Я лучше пойду в охрану правителя, получу меч и буду богат.
Дальше Йонард слушать не стал. Мальчишка оказался глупым и жестоким, слушать его было неинтересно и, пожалуй, противно. Он протолкался сквозь толпу и оказался на маленькой площадке. И тут ноги его словно вросли в камень.
На мощеном камнями пятачке был сколочен неширокий помост. А в середине… в середине торчал довольно-таки толстый, остро заточенный кол. И весьма примечательный широкоплечий человек с белым и каким-то плоским лицом старательно обмазывал его жиром. Рядом неподвижно застыли три стража, а между ними… между ними…
Фрим! – Йонард сдержал крик на последнем мгновении. Но, видно, старик что-то почувствовал. До этой минуты безучастный, он вдруг поднял голову и стал вглядываться в окружившую его толпу. И почти сразу наткнулся на изумленные глаза германца.
Тот сощурился, легонько, почти незаметно кивнул и потянулся рукой к мечу.
Старик энергично мотнул головой и тут же получил тычок от стража:
– Что, борода, муха в ухо залетела?
– Говорят, это вредно для здоровья.
– Ничего, сейчас Пофир тебя вылечит!
– Больше ничего болеть не будет!
Стражи заржали как кони. Кое-где в толпе их поддержали, но в основном люди молчали. Публичные казни, да еще такие лютые, были здесь не так уж часты, и жители Акры просто не знали, как на это правильно реагировать.
Йонард смотрел на старика Фрима во все глаза. Насколько он понял, тот только что запретил ему его спасать. А что же тогда, во имя всех богов, Йонард должен был делать? Ответ последовал незамедлительно. Фрим скорчил рожу, весьма похоже изобразив кривую улыбку Танкара, опустил глаза вниз и едва заметно выставил вперед два пальца. Йонард смотрел на эти пальцы, ничего не понимая. А они вдруг согнулись пополам. Всего на миг. А потом распрямились. Фрим опустил руку и лицо его приняло безучастное выражение. Йонард растерялся.
– Эй, господин! Старик подает кому-то знаки, здесь его сообщники. – Голос показался германцу знакомым, и он совсем не удивился, когда к стражнику протолкался недавно встреченный мальчишка.
– Он сделал вот так, потом вот так, – юноша повторил знак Фрима и авторитетно пояснил: – Это означает через два дня в полдень. У них много знаков, я знаю все, и если господин хочет…
Господин может и хотел. Он давно смотрел на юношу с огромным и все возрастающим интересом. Но тот хлопнул глазами, ставшими вдруг совсем детскими и несправедливо обиженными, хватанул воздух ртом и осел на грязные камни. В боку паренька, который «все знал», торчала рукоять широкого ножа. Стражник еще даже удивиться не успел, как второй нож достался Фриму. Чья-то милосердная рука избавила старика от мучительной смерти на колу.
Воины еще крутили головой, пытаясь сообразить, что произошло, потом стали отвязывать безжизненное тело, потом кинулись в толпу ловить неизвестно кого, а толпа вдруг приобрела вязкость хорошего меда, и преодолеть ее оказалось невозможно…
