Но Йонарда не так-то просто было сбить с пути. Северянин был твердо уверен, что еще до заката они достигнут колодца на проторенной караванной тропе, выйдя к нему с точностью до четверти лиги. Потому что германец находил путь не по солнцу и даже не по звездам. И уж тем более не по очертаниям барханов. Он, как собака, «держал нос по ветру». Нет, не то чтобы он мог учуять запах свежей воды. Просто ветер – хозяин пустыни. Он встает и ложится вместе с солнцем. Ветер жаркий, сухой, пыльный, распихивающий щетинистые песчинки в самые мельчайшие щелочки, под одежду, растирающий влажную от пота кожу в кровь – это проклятье путешественников может стать настоящим спасением для человека, знакомого с его повадками. Ветер в пустыне дует постоянно в одном направлении. Только ходить по ветру умеют далеко не все караванщики, даже те, кто провел в песках больше лет, чем прожил в человеческих жилищах.
А вот Йонарда ветры словно полюбили. Или просто новичкам везет, как рассуждали старые проводники. «Йонард – это поветрие, – говорили они между собой, – с ветром пришел, с ветром и уйдет. Только пыль следом завьется». Северянин знал многие ветры пустыни: гебли, хамсин, шехили, когда какой из них дует и где. Только одного не знал варвар – что не он один «ловит ветер удачи». И кажущееся одиночество их каравана в пустыне на деле оказалось не таким уж полным.
Когда по приметам Йонард ожидал увидеть тропу, навстречу путешественникам из-за высокого бархана вылетел вооруженный отряд. Их было семеро. Конные. «Лошади совсем свежие – оценил Йонард, – верблюдам не уйти». А то, что это был противник, сомневаться не приходилось. Все семеро неслись к каравану Йонарда на таких широких махах, что было ясно – поворачивать они не собираются.
– Боги! Только бы это был не Хаим-Лисица, – взмолился вдруг Ашад.
– Есть разница? – холодно поинтересовался Йонард, внимательно наблюдая за приближением отряда. При этом он не забыл вытереть оплеванную полу халата о верблюжий бок.
– Я не слышал, чтобы хоть раз Хаим ушел без добычи, – откликнулся Зикх.
Варвар зло сощурился. Он не терпел подобных разговоров. Северянин не раз слышал рассказы караванщиков о многих лихих людях, но справедливо считал, что рассказчики сильно преувеличивают. Во-первых, для того чтобы превознести свою доблесть, во-вторых, чтобы скрыть свою трусость.
Меж тем всадники очень быстро приближались. Уже видны были белые бурнусы, закрывающие лица до самых глаз, такие же, как у самого Йонарда и его спутников. Кольчуг не видно, но сабли, даже судя по ножнам, не тупые и зазубренные, а самые что ни на есть «отточенные на короткий замах». По железным узорам на сбруях коней плясали солнечные блики. Такие же вспыхивали в глазах всадников. Вожак на горбоносом и тонконогом гнедом коне закричал, вернее, дико завыл, предвещая гибель каравану. Ашад поежился. Слуги постарались вжаться в седла. Йонард остался невозмутим. Те времена, когда его мог напугать крик, какой угодно жуткий, минули давным-давно.
– Осторожней! – тонкий детский голос Хильды дрогнул от страха за него, и от этого в сердце восьмилетнего Йонарда разлилось теплое чувство. Но он лишь презрительно сощурился, подражая отцу и братьям, и не обернулся на крик любимой сестры. Кабан был огромным, злобным зверем с маленькими глазками и острейшими, смертельными клыками, он настороженно следил за юрким мальчишкой, ловил момент для стремительной атаки, и обернуться на голос значило совершить ошибку. Вполне вероятно – последнюю в жизни. Йонард был уверен, что ни отец, огромный, поседевший в боях воин, ни три старших брата, такие же могучие и суровые, даже подчас жестокие мужчины, не шевельнуться, если кабан подомнет под себя маленького и худого мальчишку. И это было правильно. Воин должен рассчитывать только на себя, иначе место ему за прялкой.
Ионард сделал быстрое обманное движение в сторону. Кабан метнулся за ним и получил крепкий удар ножом в бок. Горячая кровь плеснула на ладони, и Йонард, чуть не выронив единственное оружие, поспешно отскочил назад. Рана была далеко не первой, а зверь – еще слишком быстр. До сердца Йонард опять не достал.
– Похоже, у меня родилась дочь, – процедил отец тихо, но так, чтоб услышали и Йонард, и старшие сыновья, – со свиньей не справиться! Что же будет, когда этот щенок встретит настоящего воина?!!
– Должно быть, завиляет хвостом, – предположил брат, и все четверо обидно рассмеялись.
Ну вот, он встретил врага. Хрофт знает, какого по счету, с тех самых пор, как его первый бой с кабаном закончился первой победой мальчика и первым настоящим горем. Таким, от которого он еще долго вскрикивал по ночам. Теперь давно не вскрикивает. Да и хвостом вилять, вопреки предположению брата, так и не обучился. А братом с тех пор он зовет только короткий меч, повешенный у бедра.
Подчиняясь приказу главаря, семерка всадников стала стягиваться, и вскоре превратилась в огромную хищную птицу с клювом, направленным прямо на Йонарда. Не торопясь, германец соскользнул на землю, обнажив меч. И, поправив выбившуюся из высокого кожаного голенища штанину, пошел на всадников.
Йонард успел сделать навстречу разбойникам не более десятка шагов. То, что это были именно разбойники, сомневаться не приходилось. На мирных людей они совершенно не походили. Они были вообще мало на кого похожи: на многих – одежда явно с чужого плеча. Причем плечи были одни, а ноги – так совершенно другие, не только по длине, но и по ширине.
Наверное, над таким пестрым сборищем можно было бы посмеяться. Как-нибудь в другой раз.
Сейчас Йонард только криво усмехнулся и положил ладонь на рукоять Брудера. Он ждал, и разбойники не заставили его ждать долго. Налетели, неся за собой, как тот же хамсин, тучу песка и пыли и остановились, резко осадив низкорослых темно-гнедых коней всего в паре метров от Йонарда. Тот, что был одет намного лучше, чем его спутники, видимо – предводитель, спешился и направился прямиком к северянину. Это был человек, статью лишь немного уступающий могучему варвару. Меча при нем не было, но на широком поясе висело с десяток ножей для метания. Он был молод, как и Йонард, и так же, как и Йонард уже научен безжалостной жизнью смирять свойственные юности порывы. Он подошел к Йонарду спокойно и уверенно. И остановился, разглядывая его с холодным любопытством, явно оценивая. Вот тогда Йонард и вспомнил молчаливого северного бога, которому не было дела до своих детей. И сказал: «Хрофт!».
Услышав странное слово, молодой предводитель разбойников шевельнул широкими светлыми бровями, словно что-то припоминая. И вдруг мгновенно преобразился. Глаза его вспыхнули теплом.
– Ты – Йонард из Германии! – воскликнул он.
Это был не вопрос, а утверждение.
– Допустим, – нехотя отозвался Йонард, – а кто ты такой?
– Я – Керам, – произнес парень с такой же интонацией, с какой говорят «шаханшах Ирана» или «Римский император». Впрочем, ни это имя, ни тон не сразили Йонарда. Отчасти потому, что его вообще было трудно сразить, а отчасти оттого, что он уже начал догадываться, кто перед ним. Слава Керама, лихого грабителя караванов, опережала его на три лиги.
