Надо сказать, что в паре они выглядели чрезвычайно комично.
Марина Федоровна Скворцова недавно отметила свой пятидесятипятилетний юбилей.
Она была невысокого роста, худая до жути. Со спины походила на дистрофичного подростка.
Мелкие черты, личико сморщенное, как печеное яблоко, сутулость и любовь к ярким
тряпкам. Она без конца щурилась, хотя отличалась отменным зрением, и кривила
губы, точно не знала, что сделать — зареветь или засмеяться. Марина Федоровна,
так же, как Серова, Аглая и первая жена Артемьева, училась с моим мужем в
Литературном институте, и дружбу они пронесли через года. Марина в молодости
писала романы, металась от эпических произведений об освоении целинных
просторов до модернистских опусов под названием «Пять синих кошачьих лап».
Когда времена сменились и дураков бесплатно печатать все это не стало, она
некоторое время торговала книгами с лотка. Дела ее пошли успешно, вскоре у нее
появились два продавца, потом книжный магазин, а сама Скворцова вдруг занялась
издательским делом. Поначалу издавала брошюры «Как сбросить вес за три дня» и
прочее в том же духе, но годы упорной работы принесли плоды. Издательство
ширилось и крепло. Артемьев, до встречи со мной, приносил ей свои творения, и
она по доброте душевной их печатала, неся убытки, потому что читать их никто не
хотел (с моей точки зрения, совершенно справедливо), муженек тоже обожал
оригинальные названия «Исповедь прозревшего крота», к примеру. И когда вдруг
написал нечто вполне удобоваримое (не иначе на него так подействовала любовь),
Скворцова, вздохнув, издала книгу, после чего Артемьев в одночасье сделался
знаменитым, а Скворцова богатой. Восемь лет она с него пылинки сдувала, больше
всего на свете боясь, что его переманят конкуренты. Артемьев действительно
хотел было к ним переметнуться, но я была начеку. С моей точки зрения,
Скворцова заслужила, чтобы заработать на старом приятеле, который так долго
испытывал ее доброту.
Кроме тщедушного тела, Марина Федоровна обладала писклявым
голосом, которому пыталась придать некую детскость, и потому постоянно
сюсюкала.
Она склоняла головку набок, застенчиво улыбалась и изо всех
сил строила из себя ласковую дурочку: мол, ничего она в этой жизни не смыслит,
а каждый норовит обмануть сироту.
На самом деле она была довольно стервозной бабой, которая не
прочь сделать ближнему пакость, и ложку мимо рта уж точно никогда не проносила.
Марина Федоровна терпеть не могла Серову, с которой вместе училась, за то, что
та умудрилась стать знаменитой, тихо ненавидела первую жену Артемьева, теперь
тоже довольно известную писательницу, а Аглаю Петрову считала дурой и бездарем,
хотя при встрече целовалась с ней взасос, сопровождая это действо комплиментом,
после которого Аглая долго хлопала глазами, пытаясь сообразить, то ли ее похвалили,
то ли плюнули в физиономию.
В отличие от худосочной Марины Федоровны, Аглая Викторовна
Петрова была могучего телосложения. И ростом, и статью она походила на
бегемота, шумная и, как большинство людей, обремененных лишним весом,
добродушная. Хотя в ее случае это скорее было не природным качеством, а
сознательно выбранной линией поведения.
После окончания Литературного института она тоже писала
скверные книжки, но, в отличие от Скворцовой, не успокоилась по сию пору.
Каждый свой новый шедевр она дарила моему мужу с трогательной надписью: «На
ваших книгах я училась писать», что выглядело как-то двусмысленно: то ли
учитель никудышный, то ли ученица ни на что не годится. К Артемьеву обращалась
исключительно на «вы», начитавшись любовной переписки начала двадцатого века,
до которой была охоча и которую цитировала по делу и без оного, постоянно все
путая. Подозреваю, она была влюблена в Артемьева. Во время кремации хлопнулась
в обморок, что создало дополнительные трудности: даму весом в сто двадцать
килограммов поднять с пола не так просто.
Став знаменитым, муж проявил благородство и устроил ее
редактором журнала, не то чтобы хорошего, но и не совсем захудалого. Петрова
печатала там свои романы с продолжением под псевдонимом Любовь Шевченко, но
слава по-прежнему обходила ее стороной.
— Как всегда, хороша, — гаркнула она и заключила
меня в объятия, в которых я совершенно потерялась. — Что это Наталья
говорит про Сусанну?
Неужто правда из окна свалилась? — проявила она
интерес.
— Правда. Увезли в больницу. Но мы надеемся, все будет
хорошо.
— Валентина здесь? — сведя бровки у переносицы,
пискнула Скворцова.
— Пьет кофе на веранде. Не желаете присоединиться?
— Я, пожалуй, чаю, — пробасила Аглая. — Но
для начала разберу свои вещи.
Она удалилась в отведенную ей комнату, с подозрением
поглядывая на Скворцову, которая, подхватив меня под руку, увлекла в гостиную.
— Ждать больше нельзя, — быстро оглядевшись по
сторонам и убедившись, что в гостиной мы одни, зашептала Марина
Федоровна. — Сейчас самое подходящее время издать его роман. Ты обратила
внимание, какой шум подняла пресса в связи с годовщиной?
— Обратила, — буркнула я.
— Так вот, пока у публики явный интерес.., ты же
понимаешь… Ты толком так и не сказала, сколько готовых романов он
оставил? — забеспокоилась она.
— Один готов совершенно, — поведала я. — Но
Борис в последнее время был исключительно требователен к себе. Роман его не
удовлетворил, и он взялся писать второй, который благополучно довел до конца.
Кое-что он намеревался подправить…
— Отлично, — перевела дух Скворцова. — А как
его записи? Можно там набрать материала на книжку?
— Я нашла еще два практически готовых романа.
Оба написаны несколько лет назад, но забракованы им. Если
немного подредактировать…
— Я готова подписать договор хоть сейчас, —
заверила меня Скворцова, а я вздохнула:
— Давай вернемся позднее к этому разговору.
Она пожала мне руку, с пониманием кивнула и удалилась в свою
комнату.
Тут же дверь скрипнула, и в гостиной появилась Аглая.
Наверняка подслушивала, этой пагубной привычки она даже не стеснялась, через
что и страдала.
Иногда ей такое приходилось слышать в свой адрес, хоть
святых выноси. Аглая страдала, заедала страдания пельменями и еще больше
набирала вес.
— Чего хочет от тебя эта вобла сушеная? — спросила
она, приближаясь.
— Рукописи, естественно.
— А ты что? Неужели отдашь?
— Вообще-то не просто отдам, а получу за них очень
приличные деньги.
— Я знаю минимум двух издателей, которые заплатят
больше.
— Вряд ли бы это понравилось Борису, — с постной
миной возразила я.
