– Не пойму я, – искренне удивился Валуй, – что мы с тобой не так сделали… дочь спасли, домой доставили…
– Вот и я не пойму, – признался юноша, – однако ходу нам из поруба нет…
– Сейчас спытаем, – вдруг изрек дружинник и, крякнув, навалился на стену. Стена чуть-чуть дернулась…
– Не-е, не возьмешь, – сконфуженно сказал Валуй, – видать, поруб новехонький и землицей присыпан.
– А сверху, – подсказал Вадим и сам припод-нялся.
Вместе они попытались надавить на потолок, но ничего из этой затеи не вышло.
– А ты с чего взял, что из поруба сбежать можно? – спросил Вадим, когда они оба, притомившись попытками сбежать, уселись на пол.
– Так у боярина Бровки был такой случай, нам еще Радей сказывал… Посадил боярин холопа в поруб, а наутро нет холопа…
– Да ну…
– Ага… поруб старый был, бревна ветхие, вот он и изловчился…
– И не поймали?
– Говорят, до сих пор где-то бегает…
– Жаль, – огорчился Вадим, – в нашем деле это не подмога…
– Да-а, – печально согласился Валуй.
Юноша, встав на четвереньки, принялся изучать узилище.
– Ну-ка подвинься, Валуй…
– Ты чего?
– Должно же быть где-то отверстие…
– Какое еще отверстие?
– Мы же дышим, значит, есть приток воздуха, иначе в такой тесной клетушке мы бы еще во сне задохнулись… Понимаешь?
– Ага, – мотнул головой бородач, – может, и есть это отверстие, если только Жирослав нас уморить не надумал.
– Есть, – радостно прокричал Вадим, – есть отверстие.
И правда, в углу поруба имелась квадратная отдушина, уходящая вверх. Вадим лег на солому и, запрокинув голову, посмотрел вверх. Неба, конечно, он не увидел, но слабый проблеск дневного света все же был.
– Не-е-ет, – протянул десятник, – боярин не уморить нас решил, во всяком случае, пока… иначе бы эту дыру заделали бы… И поминай как звали…
– М-да, – хмыкнул Валуй, – и за какие же такие наши подвиги он нас сюда упек?
– Вот и я бы хотел про то знать. Но думаю… – Вадим сделал многозначительную паузу, – думаю, скоро мы это узнаем…
* * *
Свой первый день заточения дружинники провели без еды и воды. Никто о них не вспоминал, расспросов не учинял.
Пришлось устраиваться голодными и холодными, ибо в порубе они оказались в одном исподнем белье. Да к тому же вскорости наступила ночь. Про то, что наступила именно ночь, они поняли по появившемуся на бревнах инею. Они не видели инея, они ощущали его спиной. Ночь принесла холод, и товарищи обшарили все углы и сгребли в единую кучу всю имеющуюся солому. В этой куче они и уснули.
Белый свет они увидели только на следующее утро. Сначала на их головы сквозь неплотно подогнанные бревна посыпалась земля, а затем тонкий луч солнца ослепил их. Поток света, однако, вскоре увеличился, холопы убрали пару бревен из настила.
– Чего щуритесь? Хватайте скорее! – издевательский голос сверху показался Вадиму знакомым.
Он, превозмогая рябь, открыл глаза пошире. Ну конечно, Лагач собственной персоной явился отыграться за прошлую обиду и, видишь, еще и копье прихватил. Рядом с Лагачом мелькали еще двое холопов, которые приготовились сбросить вниз каравай хлеба и бурдюк с водой.
– Ну что, весело вам там вдвоем? – ехидно спросил старший боярский охранник. – то-то вам еще будет на пироги, – пригрозил он им кулаком.
Холопы тем временем скинули гостинцы. Валуй поймал хлеб, Вадим бурдюк.
– Я про то, – сказал Лагач, поглаживая себя по скуле и глядя прямо на Вадима, – тебе век не забуду, сука.
– Если мало, то спускайся, я тебе еще добавлю, – нахально ответил десятник. – Ты, я вижу, к нам в поруб с копьецом заглянул… смотри, не обделайся со страху.
Лагач воровато огляделся по сторонам и, быстро вскинув копье в боевое положение, тыркнул вниз, метя Вадиму в грудь. Что ты, сынок…
Тот уже ждал этой подлости от холопа и был готов. Бурдюк с водой выскользнул из рук десятника, сам он сделал полуоборот корпусом и схватился за древко. Резко вниз! И Лагач нырнул вслед за копьем. Двое других холопов, разинув рты и выпучив безумные глаза, смотрели в поруб, где на соломе распласталось тело их начальника. Без малейшего сожаления Вадим наступил поверженному холопу на горло и пригвоздил его копьем. Затем он резко выдернул наконечник из тела и перевел в положение для броска.
– А ну, суки, кто еще хочет?
Холопов как ветром сдуло, и пущенное в небо копье с глухим стуком упало на двор. С минуту было тихо, как в раю, даже дворовые собаки притихли, а затем заключенные услышали приближающиеся шаги.
– Бузите, значит, – услышали они голос боярина Жирослава.
Хозяин усадьбы, видимо, лицезревший полет копья, осторожно заглянул вовнутрь.
– Лагач был не самым лучшим холопом, – скривив улыбку, изрек боярин, увидев труп своего старшего охранника, – но за порчу чужого имущества вам придется ответить…
– Да уже сыты мы твоей милостью, – зло высказал Вадим.
– Вылезьте, разговор есть, – приказал боярин и отошел в сторону.
Тут же в поруб опустилась узкая деревянная лестница, и дружинники по ней покинули свое узилище. Их тут же окружили не менее двух десятков вооруженных холопов боярина. Вадим огляделся: копья, мечи, ага, и луки, шансов нет. А за их спинами что-то подозрительно поблескивало, десятник полностью привыкшими к свету глазами наконец-то различил среди этого мужичья настоящих дружинников в шлемах и кольчугах.
Вадим и Валуй двинулись вслед за Жирославом. Охрана расступилась, образовав ощетинившийся оружием коридор, их пропустили…
– Вот, воевода, принимай самозванцев, – молвил боярин, подойдя к дружинникам.
Собственно дружинников было пятеро, а шестой, к которому и обращался Жирослав, по всему видать, и впрямь – воевода. В добротной кольчуге, поверх которой красовался темно-синей шерсти плащ, в куньей шапке с красным верхом.
Воевода демонстративно откинул плащ, освобождая руки и заодно меч.
– Это почему это мы самозванцы? – решительно вопросил Вадим. – мы дружинники новгородского князя.
– Этот, Тилей, вообще десятником себя величал, – указав на Вадима, наябедничал боярин, – и еще холопа моего убил.
Воевода Тилей смерил обоих «самозванцев» гневным взором.
– Передам твою челобитную князю, – пообещал он боярину.
– Это что за балаган? – праведный гнев не давал Вадиму покоя. – ладно я недавно в дружине у князя, но Валуй, он-то уже с десяток лет в строю…
Воевода оторвал взор от красноречивого пленника и уставился на Валуя. Смотрел долго, пристально.
